Глава IV

ЗАВЕРШЕНИЕ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРЕДПОСЫЛОК МЕТОДА НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ К. МАРКСА И СОБСТВЕННО ВОЗНИКНОВЕНИЕ МЕТОДА НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ К. МАРКСА

§ 1

ПЕРВАЯ СТАДИЯ ЗАВЕРШЕНИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРЕДПОСЫЛОК МЕТОДА НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ К. МАРКСА. «РУКОПИСЬ 1843 г.» («К КРИТИКЕ ГЕГЕЛЕВСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРАВА»)

А. Первый этап работы К. Маркса над «Рукописью 1843 г.»

Эта рукопись К. Маркса без названия (название дано сотруд­никами Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС) была на­писана летом 1843 г. До нас она дошла в виде 39 листов, пронуме­рованных К. Марксом. Первый лист рукописи утерян.

Непосредственно К. Маркс критикует в ней первый раздел третьего отдела третьей части философии права Гегеля «Внутрен­нее государственное устройство», §§ 261—313, т. е. общие взгляды Гегеля на внутреннее государственное устройство, а также его воззрения на княжескую, правительственную и законодательную власть. Критическое рассмотрение гегелевских взглядов на законо­дательную власть не закончено. У Гегеля упомянутый раздел за­канчивается § 320.

Советским исследователем Н. И. Лапиным установлено, что рукопись должна быть разделена на две части; первую—до напи­сания К. Марксом Крейцнахских тетрадей (в июле — августе 1843 г.) и вторую, созданную К. Марксом в процессе и результате изучения новой для него литературы по истории многих стран Ев­ропы, начиная с 600 г. до н. э.[1]

В третьей части философии   права Гегеля — «Нравствен­ность» — первый отдел посвящен семье, второй — гражданскому обществу и третий—государству. Первый раздел третьего отдела и составил объект непосредственного внимания К. Маркса. Следо­вательно, К. Маркса не интересовала ни семья, ни гражданское общество сами по себе. Первый и главный вопрос, который он раз­бирает, — отношение системы частного интереса (семьи и граждан­ского общества) и системы всеобщего интереса (государства).

Этот вопрос выступал для К. Маркса в качестве главного тео­ретического вопроса уже раньше. Разбирая статью К. Маркса «Оправдание мозельского корреспондента», мы могли в том убе­диться. В ней К. Маркс стремится идти от фактов действительного отношения государства и гражданского общества к обобщению фактов. Теперь фактом, документом являются фиксированные в «Философии права» мысли Гегеля. Их К. Маркс приводит совер­шенно точно и затем анализирует. Собственные мысли К. Маркс формулирует во всеобщем виде и изучает здесь не те или иные отдельные и случайные отношения, а необходимое отношение двух сфер общества (системы частного и системы всеобщего интереса), как таковых.

Осознание во всеобщем виде необходимости отношения этих сфер стимулируется критикой взглядов Гегеля. Однако критика Гегеля в рукописи была бы невозможна без предшествующего изу­чения и осмысления К. Марксом фактов действительного отноше­ния государства и гражданского общества. Поэтому рукопись «К критике гегелевской философии права» не может быть вполне понята без изучения статей К. Маркса в «Рейнской газете».

В этой «Рукописи 1843 г.» отчетливо видно  влияние на К. Маркса взглядов Фейербаха, выраженных им в «Предваритель­ных тезисах к реформе философии» (написаны в 1842 г., впервые опубликованы в начале 1843 г.). В марксистской литературе этот вопрос исследован довольно подробно и обстоятельно. Поэтому мы специально на нем не будем останавливаться. Но заметим сле­дующее. Внешние влияния, в -частности, влияние взглядов другого человека на оригинального мыслителя, а К. Маркс, несомненно, был таковым, никогда не воспринимаются им только непосредст­венно, пассивно.

Л. Фейербах порвал с гегелевским идеализмом еще в 1839 г., тогда была опубликована его работа «К критике философии Геге­ля». Но К. Маркс не воспринял материалистического содержания этого труда. Почему же «Предварительные тезисы...» произвели не­измеримо больший эффект? Да потому, что в собственном идей­ном развитии К. Маркса встали именно такие вопросы, разреше­нию которых способствовало ознакомление с «Предварительными тезисами...». А если дело обстояло таким образом, то К. Маркс потому воспринял их основное содержание, что сам подошел к этому. К. Маркс не просто усвоил их содержание, но в отличие от Фейербаха, распространив их на политику, сделал на последней упор. К. Маркс шел от изучения политической действительности в рамках определенной философии и в ходе этого изучения возникли сомнения, трудности, противоречия. Разрешению их помогло, имен­но лишь помогло, знакомство с «Предварительными тезисами...», Однако в них К. Маркс не нашел и не мог найти ответа на появив­шиеся сомнения в том, каково отношение государства и граждан­ского общества.

Критика Л. Фейербахом гегелевской спекуляции, нам думается, была и могла быть лишь зародышем критики. Действительно, развитая критика спекулятивной гегелевской философии и обосно­вание материализма могли быть осуществлены только, во-первых, в процессе систематической критики гегелевской философии и систематического обоснования материализма в связи с системати­ческим же рассмотрением действительных конкретных наук, во-вторых, в процессе обнаружения как гносеологических, так и со­циальных, классовых корней идеализма, ибо идеализм есть прежде всего социальный продукт, а также в процессе обоснования истори­ческого материализма. В философии Л. Фейербаха зародыши истинного подхода к социальной действительности, к сущности человека, зародыши материалистического переосмысления фило­софии Гегеля и т. д. так и остались зародышами. Фейербахом не была реализована даже одна из его любимых идей—идея связи философии с естествознанием.

Уже в «Рукописи 1843 г.» К. Маркс не просто усваивает взгля­ды Фейербаха, его метод. Даже если мысли Фейербаха и воспроиз­водятся К. Марксом, то они в конечном счете воспроизводятся в такой связи, что получают новое качество: они включаются в ка­честве .снятого момента в решение вопроса об отношении госу­дарства и гражданского общества.

Известно, что всякая новая теория создается в процессе обоб­щения новых фактов в единстве с критической переработкой уна­следованного теоретического материала. В статьях К. Маркса, предшествующих написанию «Рукописи 1843 г.», возможно выде­лить этап, характер которого образует доминирование первой сто­роны единства при сохранении единства сторон. Затем (в «Ру­кописи 1843г.») начинается следующий этап—преобладание второй стороны, опять-таки при сохранении единства сторон. На втором этапе главным становится не анализ, не выделение необхо­димых сторон, а установление связи между ними, но сначала не в позитивной форме, а в форме диалектического, т. е. непустого отрицания унаследованного изображения связи этих (или отчасти этих) сторон.

Критическая переработка унаследованного теоретического ма­териала имеет своей конечной основной целью систематическое изучение внутренней связи выявленных сторон. Непосредственно же на этом этапе преобладает следование за развертыванием критикуемой концепции. Мы обращаем, преимущественное внима­ние не на субъективную, а на объективную сторону процесса иссле­дования К. Маркса и на соответствующий аспект метода.

Как рассматривать «Рукопись 1843 г.»? Наиболее последова­тельным было бы сначала описать ее, затем проанализировать и, наконец, выявить систематические внутренние связи обширной рукописи К. Маркса. В связи с ограниченным объемом нашей работы мы не располагаем возможностью полного воспроизведения каждой стадии. Поэтому описание и, возможно, в какой-то степе­ни анализ здесь опускаются.

В целом в первой части рукописи К. Маркс, анализируя отно­шение системы частных и системы всеобщих интересов, делает ударение на последнюю. Его интересует прежде всего политиче­ское государство. Тут наблюдается преемственность со статьей «Оправдание мозельского корреспондента», где преобладает тот же акцент. Во второй части, как мы увидим в дальнейшем, ударе­ние переносится на гражданское общество.

Раздел «Внутреннее государственное право» философии права Гегеля начинается § 260. Лист рукописи с анализом этого парагра­фа до нас не дошел, но, разбирая § 261, К. Маркс пишет: «Пред­шествующий параграф поучал нас относительно того, что конкрет­ная свобода состоит в тождестве (долженствующем быть, раз­двоенном тождестве) системы частного интереса (семьи и граждан­ского общества) с системой всеобщего интереса (государства). Отношение этих сфер Гегель старается теперь определить более подробно»[2].

В чем же заключается более подробное определение Гегелем отношения двух систем? Государство по отношению к сфере част­ного интереса есть внешняя необходимость и вместе с тем — им­манентная цель. Гегель говорит не о тех или иных отдельных слу­чаях отношения, а о существенном отношении самих сфер. «Гегель выдвигает здесь неразрешённую антиномию. С одной сторо­ны, внешняя необходимость; с другой стороны, имманентная цель»[3].

Что такое внешняя необходимость и имманентная цель? В чем именно видит К. Маркс антиномию у Гегеля и как он стремится ее разрешить?

Внешняя необходимость означает внешнее отношение, отноше­ние чего-то к внешней ему, самостоятельной сущности. Внешняя необходимость—необходимость, навязанная извне самостоятель­ной сущности. В таком случае семья и гражданское общество вы­ступают по отношению к государству в качестве самостоятельных сфер со своей самостоятельной сущностью. Сфера государства, всеобщего интереса воздействует извне, подчиняя себе сферу част­ного интереса. «Именно потому, что «подчинение» и «зависимость» представляют собой внешние отношения, суживающие самостоя­тельную сущность и противоречащие ей, отношение «семьи» и гражданского общества к государству представляет собой отноше­ние «внешней необходимости», такой необходимости, которая идёт вразрез с внутренней сущностью предмета»[4].

Итак. С одной стороны, отношение сферы всеобщего интереса (государства) и системы частного интереса (семьи и гражданского общества) есть отношение разных самостоятельных сущностей, причем первая сущность подчиняет себе вторую. «В понятиях «подчинение» и «зависимость» Гегель развил дальше одну сторо­ну раздвоенного тождества, а именно, сторону отчуждения внутри единства...»[5]. Чтобы глубже понять эту сторону, необходимо вспомнить характеристику периода рассудка в истории человечест­ва (статья «Дебаты по поводу закона о краже леса»). Отчуждение внутри единства состоит в обособленности и отрыве друг от друга различающихся, так что единство осуществляется через исключе­ние, и различие определяет единство.

С другой стороны, сущность сферы всеобщего интереса есть внутренняя цель сферы частного интереса, цель, которая существен­но, изнутри определяет последнюю сферу. Для понимания этой сто­роны следует вспомнить определение К. Марксом царства разума (в той же статье): в царстве разума единство определяет раз­личия.

В чем же видит К. Маркс вторую сторону антиномии Гегеля?

Государство внутренне определяет сферу частного интереса, потому что едины всеобщая конечная цель государства и особый интерес индивидов, потому что «они (индивиды.—В. В.) постоль­ку имеют обязанности по отношению к нему (государству. —В. В.), поскольку они вместе с тем обладают правами»[6]. Из замечания К. Маркса по этому поводу можно заключить о его отношении и к характеру разрешения антиномии: «Единство всеобщей конечной цели государства и особого интереса индивидов состоит будто бы в том, что обязанности индивидов по отношению к государству и те права, которые государство предоставляет им, тождественны (следовательно, например, обязанность уважать собственность сов­падает с правом на собственность)»[7]. К. Маркс констатирует факт: обязанности в. современных государствах нетождественны правам (обязанность уважать собственность не совпадает с правом на собственность). Следовательно, в современных государствах нет единства всеобщей конечной цели государства и особого интереса индивидов, нет внутренней связи, единства сферы всеобщего инте­реса и сферы частных интересов, а есть единство этих сфер как отчужденных друг от друга. Единство отчужденных друг от друга сфер есть внешняя необходимость, необходимое отношение само­стоятельных сущностей.

Таким образом, К. Маркс доказывает, что имеется отчуждение внутри единства, существуют сферы с самостоятельными сущностя­ми, связанные внешней необходимостью. Гегель же утверждает, по мнению Маркса, и то и другое, впадая тем самым в неразреши­мое противоречие.

Мы полагаем, что К. Маркс пока не разрешает теоретически выявляемую им у Гегеля антиномию. К. Маркс переносит осу­ществление внутренней связи всеобщих и частных интересов на будущее, разумное государство. В существующих государствах он констатирует отчуждение этих сфер друг от друга. Однако К. Маркс еще доказательно не выводит из существующего отчуждения государства и гражданского общества необходимость устра­нения отчуждения и установления внутреннего единства всеобщих и частных интересов.

Поэтому, хотя К. Маркс и пытается установить связь сторон антиномии и разрешить ее, он по сути дела вместе с тем доказа­тельно еще не устанавливает этой связи и остается в пределах антиномии.

Но антиномичность во взглядах К. Маркса поднята на более высокую ступень и, следовательно, на ступень более близкую к разрешению антиномии. У Гегеля отчуждение всеобщих и частных интересов в существующей действительности рассматривается как подчиненный момент их внутреннего единства. Причем исходным (неосознаваемым в полной мере) допущением является отрыв отчуждения всеобщих и частных интересов от их внутреннего единства. И именно на основе отрыва обеих сторон друг от друга Гегель отождествляет отчуждение, внешнюю необходимость с внутренним единством, одновременно различая в рамках тож­дества эти стороны. Осознание антиномии происходит на уровне тождества (с различиями). Во взглядах К. Маркса также имеется неосознаваемое допущение отрыва друг от друга отчуж­дения, внешней необходимости и внутреннего единства всеобщих и частных интересов. Но К. Маркс в противоположность Гегелю фиксирует в существующей действительности прежде всего и главным образом отчуждение всеобщих и частных интересов. Допущение наличия моментов внутреннего единства всеобщих и частных интересов в существующей действительности присутст­вует неявно, в явном виде внутреннее единство признается осуществимым в будущем. Таким образом, антиномия во взглядах К. Маркса достигла ступени разности, т. е. понимания сторон антиномии, не как по преимуществу тождественных, а как отлич­ных друг от друга и безразличных друг другу. Тождество сторон отступает на задний план, присутствуя неявно.

Раздел «Внутреннее государственное право» расчленяется у Гегеля на два подраздела: «Внутреннее государственное устрой­ство само по себе» и «Суверенитет по отношению к внестоящим». Обоим этим подразделам предпосланы общие замечания. В до­шедшей до нас рукописи К. Маркса рассматриваются общие замечания и первый подраздел (не до конца).

В анализе К. Марксом общих замечаний Гегеля выделяются две основные, главные мысли: во-первых, характеристика отноше­ния сферы частных интересов (семьи и гражданского общества) и сферы всеобщего интереса (государство) в процессе критики представлений Гегеля) об этом отношении; во-вторых, критика гегелевского взгляда на идею как самостоятельный субъект и противопоставление ему своего взгляда на отношение идеи и действительных предмета или отношения.

За исключением разбора § 261, с которого начинается сохра­нившаяся рукопись и в котором выступает только первая мысль, в рассмотрении других параграфов, посвященных Гегелем об­щим предварительным замечаниям, обе мысли переплетаются, часто выступают слитно» а в целом преобладает вторая.

Обычно в работах, в которых так или иначе рассматривается рукопись К. Маркса «К критике гегелевской философии права», выделяются эти две основные мысли К. Маркса и подчеркивается, во-первых, то, что К. Маркс впервые выдвигает здесь положение об определяющей роли гражданского общества (о семье не всегда помнят) по отношению к государству, во-вторых, то, что К. Маркс критикует гегелевское представление об идее как самостоятель­ном субъекте и вытекающие из этого представления последствия.

На наш взгляд, такая характеристика этих положений. К. Маркса недостаточна. Воззрения К. Маркса имеют переходный характер и содержат в определенной форме противоречия, присущие всякому переходу. Противоречивы воззрения К. Маркса и на отношение семьи, гражданского общества и государства, и на отношение идеи и предметной действительности. Эти противо­речия достигают более развитой ступени, чем в предшествующих трудах К. Маркса.

С одной стороны, семья и гражданское общество квалифици­руются в качестве основы, из которой вырастает государство. Сфера частных интересов предстает сферой сущности общества.

С другой стороны, К. Маркс пишет: «В рациональном виде гегелевские положения означали бы лишь следующее:

Семья и гражданское общество представляют собой части государства»[8]. Следовательно, государство есть целое. Целост­ность человечества есть государство, государственные связи. Части (семья и гражданское общество) сами по себе не имеют единства, а значит, сущности, их единством служит целое (госу­дарство). Внутренние связи семьи и гражданского общества К. Маркс пока не обнаруживает, целым семьи и гражданского общества выступает не экономическая, материальная связь, а по­литика, государство. Сфера семьи и гражданского общества пред­ставляется как сфера сугубо частных интересов, т. е. так, как она выступает на поверхности буржуазного общества. Общественные связи. К. Маркс сводит к государственным, политическим связям. Таким образом, в противоречии со взглядом на сферу частных интересов как определяющую сферу всеобщих интересов сущ­ностью общества по-прежнему считается государство.

В отличие от предшествующих трудов в рукописи 1843 г. «К критике гегелевской философии права» К. Маркс осознает б общем виде, что частные интересы не только могут, но и необ­ходимо порождают и определяющим образом влияют на систему всеобщих интересов. Противоречие взгляда К. Маркса взгляду Гегеля на отношение всеобщих и частных интересов достигает ступени противоположности.

В самом деле. Положение К. Маркса о том, что целое, всеоб­щее (государство) вырастает на основе частного (семьи и гражданского общества), прямо противоположно утверждению Гегеля о том, что всеобщее (государство) является определяющим по от­ношению к частному (семье и гражданскому обществу). Но одновременно противоположный взгляд К. Марксом до конца не. преодолен: части именно как части, т. е. в отрыве от целого, вы­ступают чем-то активным, подлинно активным, на основе чего вырастает целое. Следовательно, сохраняется в воззрениях К. Маркса отрыв частей и целого друг от друга.

Кроме того, в том, что кажется К. Марксу только частями, на самом деле содержится подлинная сущность, а то, что кажется ему целым, представляет собой на самом деле явление подлинной сущности. Подлинная сущность обнаружена К. Марксом в ее по­верхностных слоях и осознается как часть целого.

Противоречивость понимания отношения семьи, гражданского общества и государства существует во взглядах К. Маркса вместе с противоречивым пониманием отношения идеи и предметной действительности. Семья и гражданское общество, по мнению молодого К. Маркса, есть «действительные духовные реальности воли»[9]. Действительным субъектом является не действительная идея государства (как у Гегеля), а собственный дух семьи и гражданского общества, их дух сам себя превращает в госу­дарство[10].

Следовательно, К. Маркс, выдвигая прямо противоположное гегелевскому положение об определяющей роли семьи и граж­данского общества по отношению к государству, все-таки имеет в виду не семью и гражданское общество сами по себе, а их дух. Таким образом, с одной стороны, К. Маркс уже во всеобщей форме отвергает наличие идеи как самостоятельного субъекта, а с другой стороны, продолжает признавать ее в одной из ее форм — в форме признания собственного духа семьи и граждан­ского общества. И здесь имеет место противоречие на стадии противоположности: новый взгляд противопоставляется во все­общей форме старому, как исключающий последний, но все-таки уровень исключения таков, что старый взгляд еще полностью не преодолевается.

Противоречие воззрений К. Маркса на отношение идеи, мыш­ления и предметной действительности, достигшие стадии противо­положности[11], проявляется в противоречивом понимании отношения «логики дела» и «дела логики», а также в противоречивом понимании способа, восхождения от абстрактного к конкретному.

В противоречии на стадии противоположности понимание внутреннего отношения противоположных сторон еще внутри себя отчасти содержит понимание внутреннего как внешнего. В проти­воположности стороны противоречат друг другу тем, что исклю­чают друг друга, т. е. отрицают друг друга, и именно это отрица­ние образует их единство. В противоположности в отличие от собственно противоречия противоречивые стороны не проникают позитивно внутрь друг друга.

Так, на стадии противоположности единство старых и новых взглядов выступает преимущественно как отрицание новыми взглядами старых, однако уже осознается, что новые взгляды являются новыми именно в отрицании старых. В силу преобла­дания негативного отношения к старым взглядам сохраняются моменты их простого, зряшного отрицания, т. е. только отрицания, т. е. только внешнего отношения нового к старому, а значит, моменты отрыва нового от старого. Но при сохранении моментов отрыва нового от старого совершенно неизбежна и другая край­ность: моменты полного отождествления нового и старого.

Лишь на этапе собственно противоречия, когда противоречи­вые стороны проникают друг в друга и новое полностью преобра­зует старое, полностью учитываются все рациональные моменты старого и новое последовательно отличается от старого.

К. Маркс последовательно, шаг за шагом, разбирает взгляды Гегеля на определенный предмет, т. е. действительно, фактически прослеживает (а не характеризует, как Л. Фейербах, взгляды Гегеля по сути дела только путем общих умозрительных сообра­жений), дает или не дает спекулятивная философия возможность раскрыть сам определенный предмет, и поэтому его критика спекулятивной философии более четкая и рельефная. К. Маркс пишет совершенно отчетливо: Гегеля интересует только дело ло­гики, специфическая сущность специфического предмета остается за бортом, «вся философия права представляет собой только дополнение, вставленное в логику»[12]. Эта сторона дела действи­тельно имеет место в философии Гегеля, она вытекает из сути его идеализма и является безусловно ведущей, главной. Но К. Маркс еще не отмечает с достаточной определенностью, что у Гегеля существует и другая сторона: вопреки идеализму Гегель то и дело проникает в суть рассматриваемых предметов.

В понимании логики определенного предмета у молодого Маркса наблюдается противоречивость, представляющая иную форму указанного выше противоречия, в трактовке отношения идеи и предметной действительности. К. Маркс стремится к изуче­нию сущности определенного предмета (в данном случае госу­дарства) такой, какова она действительно есть. Он против того, чтобы рассмотрение государства служило только для обоснования логики. Однако противопоставляется этому необходимость логики служить для обоснования государства. Это положение было бы приемлемым и для зрелого марксизма, если бы логика не пред­ставлялась фактически главным средством обоснования госу­дарства, как будто дело преимущественно состоит в доказатель­стве истинности, разумности или неистинности, неразумности. «В центре интереса стоит здесь (у Гегеля.—В. В.) не философия права, а логика. Работа философии Заключается здесь не в том, чтобы мышление воплощалось в политических определениях, а в том, чтобы наличные политические определения улетучивались, превращались в абстрактные мысли»[13]. Если утверждается, что «мышление воплощается в политических определениях», то тем самым неявно допускается первичность и определяющая роль мышления по отношению к политике. А тогда совершенно правильно говорить именно о специфическом духе политики, а не — просто о специфике политики.

В этом рассуждении и в других рассуждениях К. Маркса пока еще сохраняется также противоречивое понимание проблемы абстрактного и конкретного. Л. Фейербах решал ее сравнительно поверхностно: «Путь, которым до сих пор шла спекулятивная философия от абстрактного к конкретному, от идеального к реаль­ному, — извращенный путь. По этому пути мы никогда не придем к подлинной, объективной реальности, но всегда только к реали­зации своих собственных абстракций...»[14]. В общем и целом Л. Фейербах отождествлял восхождение от абстрактного к кон­кретному с движением от идеального к реальному. Из такого отождествления исходил Гегель. Но Гегель утверждал движение от абстрактного к конкретному, отождествляя его с движением от идеального к реальному, понимая восхождение вместе с тем и как процесс создания реального. Л. Фейербах отрицал процесс вос­хождения как процесс порождения идеальным реального, однако тут-то он выплеснул из ванны вместе с водой ребенка, в целом не поняв действительного, подлинно научного значения восхождения от абстрактного к конкретному.

К. Маркс в «Рукописи 1843 г.» рассуждает более глубоко, а большая глубина означает вместе с тем и более развитую ступень противоречивости понимания восхождения от абстрактного к кон­кретному. С одной стороны, как Гегель и Л. Фейербах, К. Маркс отождествляет восхождение от абстрактного к конкретному с представлением о порождении идеальным материального и, как Фейербах, отвергает такое представление[15].

С другой стороны, К. Маркс в отличие от Л. Фейербаха со­вершенно определенно, как и прежде, отмечает заслугу Гегеля в развитии воззрений на государство: «Взгляд на политическое госу­дарство как на организм и, следовательно, взгляд на разделение властей не как на механическое расчленение, а как на расчлене­ние живое и разумное,—знаменует большой шаг вперёд»[16]. Познание же организма невозможно без применения способа восхождения от абстрактного к конкретному. Более того, К. Маркс и в общей форме продолжает признавать необходимость рассудочного и разумного познания, а разумное познание как раз и есть конкретное мышление, мышление, осуществляющееся способом восхождения от абстрактного к конкретному. В связи с тем, что непосредственно на первом, плане стоит у Маркса критика гегелевской философии права, столь же непосредственно на первый план выступает отождествление восхождения от абстрактного к конкрет­ному с движением от идеального к реальному и отрицание право­мерности движения от идеального к реальному.

На той стадии исследования, когда преобладает отрицание унаследованного мыслительного материала, возникает противоре­чие между простым отрицанием (без сохранения позитивного со­держания) старого, принятием действительно истинных моментов старого без их переработки и подлинно диалектическим отрица­нием, выделением рациональных моментов старого в чистом виде. На всех стадиях развития противоречия между старым и новым, вплоть до стадии собственно противоречия, сохраняются моменты простого отрицания старого наряду с моментами его подлинно диалектического отрицания.

Вслед за рассмотрением общих, предварительных замечаний Гегеля К. Маркс анализирует в первой части рукописи рассуж­дения Гегеля о власти государя, правительственной и законода­тельной власти. (Первая часть заканчивается разбором § 303.) Во второй части продолжается рассмотрение законодательной власти, но на более глубоком уровне.

Анализируя сказанное Гегелем о власти государя, К. Маркс показывает, как с точки зрения гегелевского спекулятивного метода предстает отчужденное отношение сферы частных и сфе­ры всеобщих интересов. Гегелевская спекуляция, показывает К. Маркс, имеет своим необходимым следствием некритическое отношение к существующему, к эмпирии. «Ведь у Гегеля речь идёт не о том, чтобы эмпирическое существование свести к его истине, а о том, чтобы истину свести к некоему эмпирическому существованию, и при этом первое попавшееся эмпирическое существование трактуется как реальный момент идеи»[17]. Следо­вательно, существующее отчуждение сферы всеобщих интересов от сферы частных интересов берется некритически. С точки зре­ния спекуляции невозможно критически рассмотреть существую­щее отчуждение. Другим следствием является то, что поскольку истинное соотношение ставится здесь на голову, наиболее крайние» развитые формы отчуждения сферы частных и сферы всеобщих интересов представляются высшим развитием идеи и тем самым они освящаются и увековечиваются.

Своего полного развития, считает Гегель, идея достигает не в республике и тем более не в демократии, а в конституционной монархии. Гегель описывает эту форму государственного устройст­ва как подлинное осуществление развитой идеи, он исходит из этих конституционных предпосылок.

К. Маркс в прямую противоположность Гегелю в конститу­ционной монархии видит высшее завершение отчужденного суще­ствования государства. Взгляд К. Маркса находится в исклю­чающей противоположности к взгляду Гегеля.

Отношение прямой противоположности, только исключения старого необходимо связано с тем, что в новом сохраняются мо­менты отождествления нового и старого. В самом деле. Конституционная монархия есть выражение компромисса феодального и буржуазного обществ, высшей формы отчуждение достигает в развитом буржуазном обществе. Просто отрицать то, что Гегель, утверждает в качестве высшей формы отчуждения, — значит вместе с тем в определенной мере принимать исходные посылки Гегеля.

Тот же самый в методологическом аспекте ход рассуждения присутствует в понимании К. Марксом будущего. Если Гегель полагает, что подлинное осуществление развитой идеи произошло в настоящем (в существующем   прусском   государстве),   то К. Маркс пока еще в значительной мере просто переносит, опять-таки в прямую противоположность Гегелю, осуществление раз­витой идеи с настоящего на будущее: в демократии, когда она как. сущность, род воплотится в действительности, и произойдет полное устранение отчуждения всеобщих интересов от частных. И тут прямое и простое отрицание старого внутренне связано с тем, что: отрицающий исходит вместе с тем из предпосылок старого: в бу­дущем предполагается осуществление сущности, рода как тако­вых, а это и есть фактически гегелевское представление об осуществлении абсолютной идеи, идеи как таковой.

Соответственно противоречивы взгляды К. Маркса на сущ­ность и явление. Гегелевский взгляд на осуществление в действи­тельности идеи как таковой необходимо подразумевает признание абсолюта, всеобщего, сущности, как таковых, оторванных от осо­бенного, единичного, явлений, признание сущности, всеобщего как лишь воплощающихся в явлениях, в особенном и единичном, сведение явлений к сущности, особенного и единичного к все­общему.

Уже в философии Гегеля в противоречии с этим (на ступени конкретного тождества) допускалось отличие явления от сущ­ности, особенного и единичного от всеобщего и т. д. У Маркса в рассматриваемое время противоречие достигает ступени противоположности. К. Маркс выдвигает в общем виде положение о том, что частное, особенное, единичное, явление в конечном счете опре­деляют всеобщее, сущность в прямую противоположность воззре­нию Гегеля об определяющей роли целого, всеобщего, сущности. Но одновременно К. Маркс продолжает исходить, подобно Гегелю, из сугубо внешнего отношения, из отрыва частного, особенного, единичного, явления от целого, всеобщего, сущности. К. Маркс продолжает признавать возможность осуществления в действи­тельности   сущности   и т. д., .как таковой,   т. е. продолжает неосознанно сохранять взгляд, который по своей сути связан с утверждением об абсолютно определяющей роли сущности, все­общего, целого. К. Маркс, сознательно отвергая гегелевское поло­жение об определяющей роли всеобщего, сущности, целого, не осознает, что вместе с тем придерживается его в форме, специ­фичной для гегелевского идеализма.

Тот же самый (в методологическом аспекте) ход рассужде­ний наблюдается и во взглядах К. Маркса на периодизацию истории.

В основу классификации исторических периодов теперь берет­ся более глубокое, нежели раньше, основание: характер отноше­ния сферы всеобщего и сферы частного интересов. Существующее вначале непосредственное тождество всеобщих и частных интере­сов, государства и гражданского общества, семьи раздваивается, различные стороны, приобретают безразличное существование друг к другу, к их единству, и все они исключают друг друга (госу­дарство нового времени), затем как бы происходит возвращение к исходному пункту, но теперь тождество есть не непосредствен­ное, а опосредствованное тождество различного (осуществление демократии как рода).

Все, что в этом параграфе было выше сказано о взглядах К. Маркса на демократию, определяет и понимание им прошлого. Здесь следует лишь добавить, что если допускается возможность осуществления сущности рода как таковых, то, будучи последо­вательным, необходимо сохранить и гегелевское представление о них как о чем-то изначально данном, как о цели истории.

Кроме того. Отмеченное выше противоречие проявляется здесь в различении и вместе с тем смешении исторических периодов. Например, оно видно в следующем высказывании К. Маркса: «Политическая жизнь в современном смысле есть схоластицизм народной жизни. Монархия есть законченное выражение этого от­чуждения, республика же есть отрицание этого отчуждения внутри его собственной сферы»[18].

В социально-политическом плане стремление К. Маркса к беспощадно трезвой критике существующего прусского государства и освящения его в философии Гегеля, констатация сторон, отно­шений средневекового, буржуазного и будущего обществ как исключающих друг друга противоположностей существует одно­временно с моментами отождествления отношений, черт, сторон средневекового, буржуазного, будущего обществ друг с другом.

Это исключение, различение и смешение можно обнаружить и во взгляде К. Маркса на конституционную монархию как выс­шую форму отчуждения государства от системы частных интере­сов, и в понимании сущности человека, и в ряде других вопросов.

Противоречивость взглядов молодого К. Маркса на конститу­ционную монархию соответствует противоречивости его взглядов на сущность человека.

Критикуя средневековое представление Гегеля о том, будто бы данный индивид предназначен быть монархом (т. е. осуществ­лять социальную функцию) непосредственно в силу своей при­роды, физического рождения, К. Маркс развивает свой взгляд на сущность человека. Средневековый, феодальный взгляд на сущ­ность человека заключается в том, что человек выступал как социальный по физической природе, т. е. наследственно принадле­жал к определенной социальной группе. Следовательно, эта при­рода не у всех людей была одинаковой. Если некритически стоять на почве средневековья, то люди выступают как разделенные на социальные группы в зависимости от физического происхождения, социальные группы представляются тогда делением на животные виды. Для воззрений на сущность человека, произрастающих на основе некритического восприятия буржуазного общества, харак­терен взгляд на сущность человека как на нечто природное. (Позднее, например в «Тезисах о Фейербахе», К. Маркс покажет, что антропологическая интерпретация сущности человека — это точка зрения, неизбежная при некритическом подходе к буржуаз­ному обществу.) Но буржуазный и феодальный взгляды на сущ­ность человека отличаются друг от друга. В частности, буржуаз­ное представление о сущности человека заключается в том, что сущностью представляется сугубо индивидуальная природа чело­века и главным образом то, что присуще человеку в процессе онтогенеза; физическая природа людей не разделяется на виды (в действительности различия этих видов есть социальные различия, хотя человеку, захваченному в плен средневековыми отно­шениями, они неизбежно представляются природными).

К. Маркс, пока еще не отделяя сознательно и вполне последовательно феодальное представление о человеке от буржуазного, иногда подвергает критике то, что ему кажется средневековым взглядом, а на самом деле является лишь средневековой оболочкой буржуазного взгляда. Так, К. Маркс пишет: «Но если государь есть абстрактное лицо, содержащее в себе государство, то это вообще означает лишь то, что сущность государства есть абстракт­ное, частное лицо. Только на стадии своей зрелости государство и выдаёт свою тайну»[19]. Но частное, абстрактное, по определению К. Маркса, лицо становится сущностью государства в современ­ном (т. е. буржуазном по сути) государстве.

Воззрения К. Маркса на сущность человека не сформирова­лись. К. Маркс уже подчеркивает: «... сущность «особой личности»-составляет не её борода, не её кровь, не её абстрактная физиче­ская природа, а её социальное качество...»[20]. Но что подразуме­вается К. Марксом под социальным качеством? На этот вопрос отвечает продолжение уже процитированного предложения: «...и что государственные функции и т. д. — не что иное, как способы существования и действия социальных качеств человека»[21]. На стр. 262—263 К. Маркс пишет о государстве как о высшей со­циальной действительности человека, т. е. как о высшей реализации существенных качеств действительных индивидов. Следовательно,. сущность действительного человека прежде всего и главным об­разом в том, что он есть государственный индивид. Тут сказы­вается, на наш взгляд, непреодоленное до конца представление, будто политическая жизнь общества, а не материальная, эконо­мическая жизнь, является определяющей.

Семья, гражданское общество — тоже способы социального» существования человека, способы осуществления его сущности. «Если при рассмотрении семьи, гражданского общества, государст­ва и т. д. эти социальные формы существования человека рас­сматриваются как осуществление его сущности, как её объективирование, то семья и т. д. выступают как качества, внутренне при­сущие субъекту. Человек всегда остаётся сущностью всех этих. социальных образований, но эти образования выступают также и как его действительная всеобщность, поэтому также и как общее всем людям»[22]. Здесь К. Маркс уже преодолевает, но еще не до конца преодолел представление о сущности человека, вырастаю­щее на почве буржуазного общества.

Взгляд К. Маркса противоречив. С одной стороны, сущность человека как действительная всеобщность есть социальное обра­зование (семья, гражданское общество, государство и т. д.). С другой стороны, социальные образования внутренне присущи ин­дивидам лишь как их качества, а следовательно, присущи непосред­ственно отдельному человеку (правда, как возможность). Это, по сути дела, не преодоленная до конца робинзонада (типичное бур­жуазное представление, усвоенное К. Марксом в отмеченной выше конкретной форме, в значительной мере под влиянием Фейерба­ха), и она не случайно сохраняется. Собственную, внутреннюю суть,. всеобщность материальной жизни общества, материальные общест­венные отношения К. Маркс пока не выявил. Следовательно, собст­венная всеобщность сферы частных интересов не была открыта, а в качестве ее выступало государство как целое, как то, что» объединяет частные интересы.

Итак, в методологическом плане противоречия во взглядах К. Маркса достигли ступени противоположности.

Критика К. Марксом гегелевских взглядов на правительствен­ную власть составляет второй раздел первой части рукописи «К критике гегелевской философии права».

Отношение государя и народа затемнено промежуточными звеньями (правительственная власть, сословное представительст­во). В отношении бюрократии и народа наиболее явно, непосред­ственно выступает противоположность сферы всеобщего и сферы частных интересов. Именно анализируя это отношение, К. Маркс еще до написания «Рукописи 1843 г.» пришел к выводу о сущест­вующей противоположности всеобщего и частного интересов.

Следовательно, для  первоначального обнаружения (пока преимущественно в негативном плане) подлинного отношения сущ­ности и явления необходимо найти в явлении (здесь в сфере госу­дарства) такие стороны, которые непосредственно связаны с сущ­ностью. Их изучение и позволяет раскрыть действительное общее отношение сущности и явления, хотя сущность на этом этапе не выделяется в чистом виде, схватывается в ее поверхностном слое и, с одной стороны, отличается от явления, а с другой стороны, отождествляется с явлением.

«Так как Гегель «полицейскую» и «судебную» власть уже от­нёс к сфере гражданского общества, то правительственная власть есть не что иное, как администрация, которая рассматривается им в качестве бюрократии»[23]. К. Маркс в отличие от более ранних высказываний о бюрократии определяет в «Рукописи. 1843 г.» во всеобщей форме необходимые отношения внутри бюрократии, а также необходимые отношения бюрократии и сферы частных ин­тересов. Шаг вперед в понимании бюрократии К. Марксом заклю­чается также в более отчетливом различении объективной сути бюрократии и необходимых иллюзий, которые обусловливаются этой сутью. Взгляды К. Маркса на суть бюрократии мы рассмат­ривали выше. Поэтому здесь мы не будем воспроизводить рассуж­дения К. Маркса об отношении бюрократии и народа. Отметим лишь несколько важных моментов из раздела «Рукописи 1843 г.», посвященного критике воззрений Гегеля на правительственную власть.

В характеристике К. Марксом позиции Гегеля обнаруживается то же противоречие, какое имелось и в предыдущих разделах ру­кописи К. Маркса: отрицание средневековья и вместе с тем сме­шение сторон, черт средневекового и буржуазного обществ. Отри­цание и отождествление находятся также на ступени исключаю­щего единства противоположностей. Названное противоречие проявляется, во-первых, в резком и отчетливом отрицании представле­ний Гегеля об административной власти, во-вторых, в неустойчивом определении этих взглядов Гегеля. К. Маркс то отмечает, что «вершиной гегелевского тождества были, как он (Гегель. — В. В.) сам признаёт, средние века»[24], то доказывает, что сословия — элемент, долженствующий в философии права Гегеля примирить противоположность интересов государства, правительства и наро­да, — имеют у Гегеля не средневековый смысл. Следовательно, К. Маркс видит в Гегеле то защитника лишь средневековья, то защитника компромисса между средневековым и буржуазным го­сударством.

Из анализа К. Марксом бюрократии следует, что развитие бюрократии происходит на всем протяжении истории человечества (первобытнообщинный строй тут, конечно, не имеется в виду), а в наиболее развитом виде бюрократия существует в современном обществе. Однако так как К. Маркс еще не выявил сущности бур­жуазного общества, то он еще не мог последовательно различить суть буржуазного и феодального обществ. С одной стороны, в качестве подлинно современного для него фактически выступает. капитализм. С другой стороны, изучение бюрократии и Гегелем и Марксом отнюдь не в последнюю очередь основывалось на рас­смотрении конституционной наследственной монархии, и консти­туционная монархия выступала для К. Маркса как подлинно со­временное государство наряду с республикой типа Северо-Американской республики.

В любом случае К. Маркс показывает, что бюрократия основы­вается на отчуждении всеобщего интереса (государства) от част­ных интересов (семьи и гражданского общества), что это — непри­миримые противоположности, что Гегель стремится примирить их, создавая на самом деле лишь видимость примирения, что Гегель фактически увековечивает существование бюрократии и разделяет Иллюзии бюрократов о самих себе, что на самом деле противопо­ложность всеобщего и частного интересов не может быть примире­на, а должна быть разрешена.

Гегелевскую методологию, в которой всеобщее обособляется от частного, особенного, единичного и тем самым превращается в частное, особенное, единичное, в мнимо всеобщее, во всемогущее всеобщее, из себя творящее частное,   особенное, единичное, К. Маркс совершенно отчетливо понимает как некритическое отра- жение действительного обособления политического строя (в тот числе администрации) от гражданского общества. Следовательно, К. Маркс фиксирует с определенной степенью глубины социально-политические корни гегелевской методологии. (Здесь необходимо иметь в виду, что уровень выделения социально-политических кор­ней противоречив, вполне соответствуя противоречивому понима­нию К. Марксом сущности и явления, гражданского общества и государства.)

Правительственная исполнительная власть в условиях обособ­ления политического государства от гражданского общества, обособления всеобщего интереса в качестве самостоятельного от на­рода представляет собой мнимо всеобщий интерес, мнимо народное управление. Уже при рассмотрении бюрократии К. Маркс по­казал: чтобы сохранялось отделение администрации от народа, бюрократическая администрация должна создавать видимость на­родного управления,, не допуская народ до действительного воздействия на государственное устройство, должна поддерживать разде­ление народа на корпорации. Исполнительная власть есть прямое непосредственное существование власти. Допущение народа к уча­стию в исполнительной власти, даже не к действительному, а только мнимому, видимому участию, непременно и довольно быст­ро раскрывает видимость участия народа в политике. Напротив, в законодательной власти, обособленной от исполнительной, мнимо действительное участие народа в политике объективно завуалировано, ибо законы осуществляются не теми, кто их издает.

Итак, обособленность гражданского общества и политического государства, народа и политического строя получает объективную видимость преодоления в мнимом участии народа в законодательной власти. «Сословный элемент есть санкционированная, узаконенная ложь конституционных государств: государство является-де интересом народа, или народ—интересом государства... В ка­честве законодательной власти, эта ложь прочно установилась именно потому, что законодательная власть имеет своим содержанием всеобщее и, являясь более делом знания, чем воли, представ­ляет собой метафизическую государственную власть, тогда как та же ложь, в качестве правительственной власти и т. д., непременно должна была бы или немедленно рассеяться, или же превратиться в правду»[25].

При наличии обособленности политического государства от гражданского общества действительное участие народа в политических, государственных делах остается лишь видимостью, иллюзией. Гегель, доказывает К. Маркс путем точного изучения его высказываний, исходит из признания раздельности политического государства и гражданского общества, эту раздельность он описывает только как существующую, некритически, и потому видимость участия народа в политических, государственных делах (сословное представительство), объективную видимость разрешения противо­речия между народом, гражданским обществом и политическим го­сударством принимает за действительное разрешение противоречия.

Следовательно, если выделить методологический аспект рас­суждений К. Маркса, то можно .сказать, что некритический под­ход, осмысление настоящего, существующего как только сущест­вующего необходимо обусловило принятие (Гегелем) объективной видимости за сущность, а так как в объективной видимости противоречие кажется примиренным, превратившимся в тождество, то представляется, будто в сущности противоречие примиряется, ис­чезает. Следовательно, с одной стороны, существующее описы­вается Гегелем так, как оно непосредственно дано и в этом смысле описывается верно, с другой стороны, существующее описывается некритически, но с задачей представить сущность, и потому в ка­честве сущности выступает как раз самое поверхностное, то, в чем сущность предстает непосредственно в наиболее иллюзорном виде.

Видимость действительного единства народа, гражданского об­щества и государства легче всего разоблачается при рассмотре­нии отношения исполнительной власти и гражданского общества народа и труднее всего поддается раскрытию при изучении отноше­ния законодательной власти и гражданского общества, народа. Поэтому проникновение в суть тайны происходит при анализе ис­полнительной власти. Однако после того, как объективное действи­тельное обособление гражданского общества, народа и политичес­кого государства перестало быть тайной, рассмотрение законода­тельной власти углубляет понимание отношения гражданского об­щества, народа и политического государства.

В самом деле. При рассмотрении других сторон политического государства непосредственно в нем гражданское общество не вы­ступало. Напротив, теперь гражданское общество, пусть мнимо, по видимости, не непосредственно, имеется в политическом государст­ве. Критика этой видимости, выявление действительного противо­речия, которое оно скрывает, заставляет более подробно и при­стально изучить гражданское общество.

В методологическом аспекте речь идет о том, что действитель­ное проявление сущности (которое как таковое в чистом виде еще не осознается мыслителем) имеет разные стороны, более или менее непосредственно связанные с действительной сущностью (послед­няя тоже еще не познана мыслителем в чистом виде). Действи­тельная сущность нащупывается посредством анализа той сторо­ны явления, которая наиболее непосредственно связана с сущно­стью. Изучение отношения действительных сущности и явления ве­дется сначала главным образом через призму сторон того, что есть на самом деле явление, но что принимается за сущность. От стороны явления, с которой сущность только связана, хотя и не­посредственно, к стороне явления, которая сама есть сущность, но сущность только как видимая. Через изучение этой стороны явле­ния и обнаружение в ней противоречий осуществляется переход уже к рассмотрению сущности и явления главным образом через призму сущности. И тут к указанным выше типам противоречий у Гегеля должно добавить следующее: Гегель, принимая в конечном итоге видимость, поверхность и явление за действительное, суще­ственное отношение, вместе с тем начинал проникать во внутрен­ние связи, скрытые за поверхностью. В разделе «Внутреннее го­сударственное устройство» догадки о действительной сути более отчетливы именно там, где он  разбирает законодательную власть[26].

К. Маркс констатирует прежде всего противоречие законода­тельной власти (власти, определяющей целое, всеобщий интерес) и государственного строя: «Коллизия здесь проста. Законодательная власть есть власть, которая должна организовать всеобщее. Она есть власть, которая должна установить государственный строй. Она выше государственного строя.

Однако, с другой стороны, законодательная власть есть власть, установленная сообразно государственному строю. Она, следова­тельно, подчинена государственному строю. Государственный строй

есть закон для законодательной власти. Он дал законодательной власти законы и даёт их ей постоянно. Законодательная власть является законодательной властью лишь в пределах государствен­ного строя, а государственный строй стоял бы hors de loi (вне за­кона. — Ред.), если бы он стоял вне законодательной власти. Voila la collision! (Вот в чем коллизия! — Ред.)»[27].

Подход К. Маркса к разрешению этой антиномии принципиально отличен от подхода Гегеля. Гегель не разрешает антиномию, а превращает ее в другую, в которой антиномичность менее замет­на, при этом он допускает противоречие по отношению к своим собственным взглядам. В самом деле. Гегель полагает, что разре­шение антиномии состоит в постепенном усовершенствовании законодательства и что в поступательном движении правительствен­ных дел развивается государственный строй. Следовательно, из­менения государственного строя происходят постепенно и сверху.

Законодательная власть, замечает К. Маркс, занимается и тут неправомерным делом: она изменяет постепенно, а не сразу, по частям, а не в целом, незаметно государственный строй, между тем как, будучи установлена на основе этого государственного строя, юна имеет его законы и не может изменять его. Антиномия не раз­решена и не объяснена, она сведена к неявной форме. Сам Гегель понимает, что антиномия остается, но становится невидимой. «Иными словами: государственный строй, — пишет по этому пово­ду К. Маркс,—есть с точки зрения закона (в иллюзии), но в дей­ствительности (поистине) он становится. По своему назначению он неизменен, но в действительности он изменяется, только это. изменение совершается бессознательно, оно не имеет формы изме­нения. Видимость противоречит сущности»[28].

К. Маркс отчетливо замечает непоследовательность Гегеля, о ней К. Маркс впоследствии скажет в более общей форме, не только применительно к философии права, а и к философии Гегеля вообще. Для Гегеля государство — высшее наличное бытие свободы, осу­ществление свободного духа. В таком случае государство должно изменяться не бессознательно, а осознанно (свобода — познанная необходимость). Между тем у Гегеля изменение государственного строя происходит бессознательно. «Гегель стремится везде пред­ставить государство как осуществление свободного духа, но re vera (на самом деле. — Ред.) ищет выхода из всех трудных кол­лизий в природной необходимости, стоящей в противоречии к сво­боде»[29].

Изменение государственного строя как целого становится не­обходимостью в условиях обособления политического государства. от гражданского общества тогда, когда частный интерес переходит во всеобщий интерес. Бюрократический аппарат по своей природе (это К. Маркс доказывал в статьях в «Рейнской газете», доказы­вает и в «Рукописи 1843 г.») не способен изнутри изменить прин­ципы управления, государственный строй в целом. Поэтому устра­нение коллизии между действительно всеобщим интересом и ста­рым государственным строем возможно не постепенно, а только скачкообразно, посредством народной революции.

Сама коллизия между законодательной и исполнительной властью, между развившимся народом и устарелым в целом государ­ственным строем существует при условии обособления государст­венного строя от гражданского общества, от народа, при происте­кающем из первого условия различном происхождении законода­тельной и политической власти (законодательная власть — представительница воли народа, а исполнительная власть — пред­ставительница иллюзорно всеобщего интереса, обособленного от народа).

Следовательно, уничтожение обособления политического госу­дарства от гражданского общества есть упразднение и коллизии между законодательной и исполнительной властью, есть устране­ние бюрократического государственного аппарата, есть исчезнове­ние необходимости народных революций, ибо сам народ становит­ся, носителем своего государственного строя.

Итак, К. Маркс уже пришел абстрактно-теоретически к выво­ду, что с осуществлением демократии как рода необходимо будет сломан бюрократический государственный аппарат и исчезнет не­обходимость в народных политических революциях. (Правда, К. Маркс, хотя и отличает, но еще не до конца отчетливо отличает буржуазные революции от революций, осуществляющих демокра­тию как род. Точно так же К. Маркс уже различает, — но опять-таки не до конца отчетливо — буржуазное и феодальное государ­ства.) В условиях же наличия коллизии между государственным строем и законодательной властью — эта коллизия «есть не что иное, как конфликт государственного строя с самим собой, про­тиворечие в понятии государственного строя»[30].

Следовательно, это — противоречие обособленных, оторванных друг от друга действительной сущности и действительного явления внутри самого явления. Или, другими словами, это — противоречие между иллюзорно всеобщим, т. е. всеобщим, оторванным от частного, единичного, и действительно всеобщим, т. е. всеобщим самого частного, внутри иллюзорно всеобщего.

Переход от анализа власти монарха к анализу власти бюро­кратии есть прежде всего переход от анализа стороны явления, более удаленной от сущности, к стороне явления, более близко стоящей к сущности. Но и власть монарха и власть бюрократии сливаются с существующим строем, утверждают его. Поэтому пока К. Маркс критикует соответствующие разделы гегелевской философии права, он не вынуждается предметом критики специально различать смешение элементов средневекового и буржуазного государств в конституционной монархии. Но когда К. Маркс переходит к критике гегелевских представлений о законодательной власти, он прямо сталкивается с отрицанием государственного строя внутри него самого. (Всякий новый закон, относящийся к государству в целом, есть изменение государственного строя.) Вот тут-то и встает специально и конкретно вопрос об отношении средневе­кового и современного (т. е. буржуазного) строя. Оказывается не­обходимым поднять на более высокий уровень критику существую­щего государства и философии права Гегеля. Не случайно К. Маркс, начав критику воззрений Гегеля именно на законода­тельную власть, прервал на время критику и обратился к изучению фактической истории многих стран Европы.

Итак, К. Маркс в «Рукописи 1843 г.» идет от поверхности, явления (здесь еще то и другое не различено) к сущности. Сначала анализируется сторона явления, связанная с сущностью промежу­точными звеньями,, в ее отношении к сущности, затем — другая, сторона явления, непосредственно связанная с сущностью, в его отношении к сущности. Сначала акцент делается на обособлении явления и сущности друг от друга, затем акцент в большей сте­пени переносится на установление как обособления, так и исклю­чающего единства. Наконец, в самом явлении изучается такая сто­рона (законодательная власть), в которой отрицание существую­щей исторической формы явления выступает в самом явлении. Тог­да и встает специально вопрос об исторической форме сущности.

 

Б. Второй этап работы К. Маркса над «Рукописью 1843 г.»

В предыдущих частях «Рукописи 1843 г.» К. Маркс сначала констатировал общее отношение между двумя сторонами, сфера­ми — сферой семьи и гражданского общества и сферой государ­ства. Он установил определяющую роль семьи и гражданского общества по отношению к государству и проследил отчуждение политического государства от гражданского общества и семьи. За­тем К. Маркс продолжал рассматривать отношение политического государства и гражданского общества. В изучении отношения, во-первых, непосредственно на первом плане стояла не характеристи­ка в общей форме отношения самого по себе, а критика, отрица­ние прежних (гегелевских) взглядов на это отношение, во-вторых, отношение рассматривалось сквозь определяемую сторону (полити­ческое государство). Такое рассмотрение само по себе противоре­чиво: данная сторона не является в действительном отношении определяющей, между тем отношение раскрывается главным обра­зом именно в свете этой неопределяющей стороны. До тех пор пока исследователь, изучая отношение определяющего и опреде­ляемого, сущности и поверхности, явления идет от определяемого к определяющему, от поверхности, явления к сущности, остается противоречие познания, вытекающее из переворачивания действии тельного изучаемого отношения: определяемое не может последовательно выступить в качестве определяемого, а определяющее — в качестве определяющего. Определяемое и определяющее предста­ют в их действительной роли, и, кроме того, определяемое неосоз­нанно в той или иной степени фигурирует как определяющее, а определяющее — как определяемое. Это противоречие обнаруживается все более отчетливо по мере завершения движения познания от определяемого к определяющему, от поверхности, явления к сущности.

Мы уже отмечали (хотя и не в общей форме) следующие этапы в рассмотрении К. Марксом отношения государства и гражданского общества в свете определяемого члена отношения. Сначала, берутся моменты определяемого, связанные с определяющим фак­тически не непосредственно, а через промежуточные звенья, через другие моменты определяемого (критика гегелевских взглядов на власть государя). Затем то же самое происходит с моментами определяемого, непосредственно связанными с определяющим (кри­тика представлений Гегеля о правительственной власти). Далее Изучаются те моменты определяемой сферы, которые не просто связаны с определяющей сферой, но в которых сама определяющая сфера непосредственно есть в том или ином виде, в том или ином аспекте. Этот последний шаг имеет переломное значение. Отмечен­ное противоречие созревает и становится явным. Разрешение его возможно лишь путем перехода к рассмотрению отношения опре­деляемой и определяющей сфер через призму главным образом определяющей сферы. Однако в действительном познании разре­шение созревающих и становящихся явными противоречий позна­ния не происходит чисто логическим путем. В такие переломные моменты необходимо новое обращение к фактам, их углубленный анализ и обобщение.

Обе стороны, имеющиеся в познании на переломном этапе, су­ществуют внутренне едино: скачок не может совершаться ни чис­то логическим путем, ни посредством исключительно изучения и обобщения фактов в отрыве от выявившихся противоречий позна­ния. Необходимо и обнаружение противоречий познания и новое изучение фактов для завершения познавательного переворота, который происходит уже с самого начала изучения определяемого не только в качестве определяемого.

В процессе критики воззрений Гегеля на законодательную власть, и прежде всего в ходе анализа противоречия между зако­нодательной властью и государственным строем, в противоречии между законодательной и исполнительной властью К. Маркс вполне закономерно обратился к фактическому исследованию истории и теории государства. Оно и было осуществлено в основном в июле — августе 1843 г. в Крейцнахе, одновременно с продолжением рабо­ты над «Рукописью 1843 г.» и дошло до нас в виде пяти тетрадей (более 250 страниц, написанных характерным Марксовым микро­скопическим почерком).

«Крейцнахские тетради» написаны с целью решения вставших перед К. Марксом общих теоретических вопросов, прежде всего вопроса об отношении политического государства и гражданского общества. Это обстоятельство определяет характер «Тетрадей». Во-первых, в них охвачен огромный материал по истории Франции, Англии, Германии, Соединенных Штатов Америки, Италии, Польши, Швеции с целью выделения закономерностей исторического процесса вообще, во-вторых, хотя собственных высказываний К. Маркса содержится в «Тетрадях» немного, но выписки ведутся не бессистемно, а под определенным углом зрения.

Собственные мысли К. Маркса, обобщающие его фактическое исследование истории государства, формулируются главным обра­зом во второй части рукописи «К критике гегелевской философии права», а затем в статьях К. Маркса, опубликованных в «Deutsche Jahrbücher».

Выше мы говорили о единстве критически-теоретического и фактического исследований. Но необходимо иметь в виду и их раз­личие внутри единства. Критически-теоретический подход к фак­там позволяет обнаружить в них то, что не выделяется само собой при простом накоплении фактов. Напротив, факты, рассмотренные для разрешения теоретических противоречий, влияют не только на тот уровень исследования, на котором произошло первое обраще­ние к ним, но и на последующие уровни теоретического исследо­вания. Так, К. Маркс использует материалы «Крейцнахских тет­радей» и в более поздних произведениях.

Во второй части «Рукописи 1843 г.» отношение политического государства и гражданского общества фиксируется в отличие от первой части преимущественно через рассмотрение гражданского общества. Но все-таки гражданские общество еще изучается в ос­новном не внутри себя, а главным образом через отношение к по­литическому государству. Таким образом, переход от преимущест­венного анализа определяемой сферы к преимущественному анали­зу определяющей сферы не завершился исследованием определяю­щей сферы, сущности самой по себе, во внутреннем отношении ее сторон. Поэтому отмеченное ранее противоречие движения науки от. определяемого к определяющему, от поверхности, явления к сущности во второй части «Рукописи 1843 г.» и созревает, становится почти явным и еще пока не осознается, не разрешается до конца.

Рассмотрим указанное противоречие в ближайшей связи с той формой, какую оно имеет непосредственно в «Рукописи 1843 г.».

Раздельность, или, точнее, противоречие, гражданского общест­ва и политического государства есть действительное положение со­временного (Марксу) общества, а тождественность гражданского Общества и политического государства — действительное положе­ние средневекового общества. Общеизвестное имя дела, о котором идет речь, — об этом К. Маркс впервые пишет прямо — спор между представительным и сословным строем. Таким образом, речь идет о споре между современным (т. е. буржуазным) и средневековым строем.

Основа современного политического государства — граждан­ское общество. Как же К. Маркс характеризует гражданское об­щество? В противоположность Гегелю, отождествляющему частное сословие с политическим сословием, К. Маркс доказывает, что, при наличии отрыва гражданского общества и государства друг от друга гражданское общество само по себе «не имеет политиче­ского значения и политической действенности»[31], является не поли­тическим, а частным сословием. Следовательно, К. Маркс лишь от­рицательно определяет гражданское общество, через его отрица­тельное отношение к политическому государству. Кроме того, К. Маркс в критике Гегеля еще и здесь не полностью порвал с предпосылками критикуемых взглядов: он различает частное, со­циальное сословие от политического сословия, однако не освобож­дается от представления, будто гражданское общество, оторванное от политического государства, есть все еще сословие. Здесь опять-таки дает себя знать общая закономерность, присущая, на наш взгляд, всему процессу возникновения и формирования всякой но­вой теории: критика какой-либо теории сама в известной (и чем ближе к началу возникновения новой теории, тем в большей) сте­пени исходит из тех же предпосылок, допущений, что и критикуе­мая теория.

Поскольку государство и гражданское общество оторваны друг от друга, постольку «и гражданин государства оторван от гражда­нина как члена гражданского общества»[32]. Отделение, обособление политического государства (всеобщего интереса) от гражданского общества есть вместе с тем и обособление членов гражданского общества друг от друга. Действительно всеобщий интерес членов гражданского общества может вырастать тогда как интерес, оди­наковый каждому отдельному индивиду, а не как интерес, общий им всем вместе как единому целому. Правда, К. Маркс начинает уже догадываться в контурной форме о единстве внутри отчуж­дения. Об этом он писал еще при разборе § 262 «Философии права» Гегеля.

К. Маркс в общем и целом находится на пути от изучения политического государства к изучению гражданского общества са­мого по себе, от определяемого к определяющему, от поверхности, явления к сущности. К. Маркс еще не сделал своей главной зада­чей выведение политического государства из гражданского обще­ства, он не исследовал гражданское общество само по себе. По этому, естественно, характеристика единства гражданского обще­ства и политического государства, а также единства внутри граж­данского общества враждебно противостоящих друг другу инди­видов отступала на задний план перед характеристикой отчужде­ния, отрыва политического государства от гражданского общест­ва, а значит, и перед рассмотрением изолированности членов граж­данского общества.

Пока движение познания совершается в основном от поверх­ности к сущности, упор, естественно, делается на отличие поверх­ности и сущности друг от друга, внутреннее единство их не стано­вится предметом специального преимущественного изучения, вслед­ствие чего и поверхность и сущность предстают прежде всего от­дельно друг от друга, а следовательно, внешне. Стороны сущности, поскольку они нащупываются, также выступают главным образом вне их единства.

К. Маркс в «Рукописи 1843 г.» высказывает мысли, в которых фактически уже намечаются более глубокие подходы к опре­делению гражданского общества.  Когда К. Маркс определяет гражданское общество просто как сферу, от которой оторван все­общий интерес, политическое государство, то с такой точки зрения члены гражданского общества представляются изолированными друг от друга. Однако индивиды выступают хотя и как изолиро­ванные, но одинаковые, равные друг другу атомы. Такое понима­ние гражданского общества еще не выходит за пределы буржуаз­ного представления о равенстве всех членов гражданского обще­ства друг другу внутри этой сферы.

Следовательно, просто фиксирование противоречия, отрыва гражданского общества и государства как существующего отрыва, простой анализ существующего есть только констатация положения, не выводящая теоретически за рамки буржуазного строя.

Поскольку в исследовании К. Маркса преобладает изучение отчуждения, разрыва внутри единства, движение от политического государства к гражданскому обществу, а не выведение из послед­него первого, постольку у К. Маркса еще не может произойти до конца отчетливой дифференциации новых взглядов от остатков бур­жуазных представлений.

Но во второй части «Рукописи 1843 г.» в более развитом ви­де, чем прежде, выявляется начинающееся изучение внутренних связей сферы материальных интересов. Уже прежде К. Маркс, конечно, знал различие между бедными и богатыми, лицами, имею­щими собственность и не имеющими ее. Теперь в связи с установ­лением общего отличия социальных сословий, сословий в гражданском обществе от политических сословий, различия между индиви­дами гражданского общества выступают как различия, специфиче­ские для сферы гражданского общества в его отрыве от полити­ческого государства, т. е. как различия в самой основе современ­ного общества. Различия внутри гражданского общества самого по себе имеют своими главными критериями деньги и образование[33]. Примечательно, что наряду с деньгами к критериям К. Маркс от­носит и образование. Это — остаток непреодоленного до конца представления о решающей роли сознания. Да и сами деньги не понимаются как материальное, общественное, экономическое отношение. Коль скоро члены гражданского общества различаются друг от друга деньгами и образованием, то, разумеется, людей, лишен­ных того и другого, нельзя назвать собственно членами гражданского общества, тем самым К. Маркс догадывается довольно опре­деленно о том, интерес каких людей заключается в преобразова­нии самого гражданского общества и его отрыва от политического государства: «Характерно здесь только то, что люди, лишённые всякой собственности, и сословие непосредственного труда, конкрет­ного труда, в меньшей степени являются сословием в гражданском обществе, чем той почвой, на которой покоятся и движутся его круги»[34]. Конечно, тут К. Маркс не выделяет пролетариат, ибо людьми, лишенными собственности, могут быть и люмпен пролетарии, а люди непосредственного труда как сословие — это и крестьяне и городские ремесленники. Еще в сознании К. Маркса имеется известное отождествление трудящихся классов средне­векового и буржуазного общества.

Но вместе с тем К. Маркс вплотную подошел к выделению пролетариата как главной силы, преобразующей гражданское общество и уничтожающей отрыв политического государства от гражданского общества.

К. Маркс впервые высказывает во второй части «Рукописи 1843 г.» мысль о том, что именно современное общество отделяет от человека его предметную сущность: «Сословие не только бази­руется на разделении внутри общества как на господствующем законе, но оно отделяет человека от его всеобщей сущности, делает его животным, непосредственно совпадающим с определяющими его особенностями. Средние века — это животный период в истории человечества, человеческая зоология.

Наше время, цивилизация, совершает ошибку в обратном на­правлении. Оно отделяет от человека, — как нечто только внешнее, материальное, — его предметную сущность. Оно не считает содер­жание человека его истинной действительностью»[35].

В приведенной цитате имеется и мысль, которая открывает К. Марксу новые горизонты, и характерные отождествления, свой­ственные переходу от менее глубокого к более глубокому уровню. Во-первых, К. Маркс пишет об отделении предметной сущности че­ловека от человека. Под предметной сущностью человека, по-видимому, подразумеваются продукты труда. Здесь высказывается догадка о труде как сущности человека. Во-вторых, предметная сущность, с одной стороны, понимается как нечто всеобщее (ведь если в средние века происходит отделение всеобщей сущности от человека, а в цивилизации—обратное отделение, то предметная сущность, по К. Марксу, всеобща), с другой стороны, под всеобщей сущностью человека К. Маркс имеет в виду государство, политику. В-третьих, до сих пор в определенной степени сохраняется пони­мание истории в качестве осуществления разума и, в частности, здесь это проявляется в том, что отделение предметной сущности человека от человека называется всего только ошибкой цивили­зации.

Идея об отделении предметной сущности, содержания чело­века от человека высказывается К. Марксом в «Рукописи 1843 г.» не случайно, она внутренне связана с ходом рассуждения К. Марк­са о гражданском обществе и вытекает из них. Так как граждан­ское общество в его отрыве от политического государства есть об­щество атомизированных индивидов, то индивидуальное существо­вание, потребление индивида и его способность к потреблению есть последняя цель такого общества. Но К. Маркс не просто ос­мысливает объективные (тут объективные буржуазные) отношения как существующие, он рассматривает их с точки зрения их отри­цания. Собственно человеческое, объединяющее человека как род, отделяется от человека и существует как иллюзорно всеобщее, по­литическое государство. Внутри гражданского общества человеком можно быть лишь в качестве индивида. К. Маркс берет не только просто индивидов в качестве изолированных друг от друга, берет их не только с точки зрения сугубо частных интересов, но также и с точки зрения возможности и необходимости перехода, порож­дения гражданским обществом действительно всеобщего интереса. А тогда индивид гражданского общества есть человек и действи­тельным человеком он может быть только в качестве индивида (при наличии отрыва гражданского общества и политического об­щества, политического государства друг от друга). Вполне естест­венно в таком случае действительным содержанием индивида ста­новится то, благодаря чему он одновременно есть не просто изо­лированный индивид, а человек, то, что выводит индивида за рам­ки гражданского общества. Поскольку различия в гражданском обществе есть различия имущества и образования, постольку лю­ди, лишенные собственности, выходят за пределы различий граж­данского общества, являются его отрицанием. Люди, лишенные собственности, могут поддерживать свое существование только по­средством труда. Тогда, разумеется, подлинным, действительным содержанием, сущностью члена гражданского общества как челове­ка оказывается труд. Одновременно, поскольку каждый член граж­данского общества есть именно индивид, оторванный от других индивидов, противостоящий со своими частными интересами част­ным интересам других индивидов, постольку главным для него является поддержание своего физического существования, а все ос­тальное, в том числе труд, служит средством: «Современное граж­данское общество есть последовательно проведённый принцип ин­дивидуализма, индивидуальное существование есть последняя цель; деятельность, труд, содержание и т. д. суть только сред­ства»[36].

Однако было бы неверно не только преуменьшать, а и преуве­личивать степень зрелости рассуждений К. Маркса об отделении предметной сущности человека от человека. К. Маркс фиксирует то обстоятельство, что главным в гражданском обществе является потребление, поддержание физического существования. Но в основ­ном не выделены материальные связи, отношения, служащие не чем-то внешним для индивида, а представляющие его сущность как члена общества. В той мере, в какой не обнаружены материальные связи членов гражданского общества, члены гражданского обще­ства фактически, неосознанно выступают просто как изолирован­ные друг от друга, а сущностью индивидов оказываются не собст­венно материальные отношения, а их государственное, политичес­кое качество.

Итак, налицо противоречие. С одной стороны, сущность чело­века есть политика, государство, с другой стороны, труд по под­держанию физического существования; с одной стороны, граждан­ское общество есть только и просто сумма изолированных индиви­дов (так обстоит дело фактически), с другой стороны, предугады­ваются общественные связи внутри гражданского общества (член гражданского общества, хотя и. в качестве только индивида, есть

человек, т. е., согласно К. Марксу, обладает действительно всеоб­щим качеством).

К. Маркс во второй части «Рукописи 1843 г.» делает шаг впе­ред в познании сферы сущности (материальной жизни общества). Сфера сущности берется уже не только в отношении к своему про­явлению, начинают (пока только начинают!) обнаруживаться раз­личия внутри самой сферы сущности. Причем изучается историче­ски определенная стадия развития сущности и критика этой ста­дии позволяет подойти к ней исторически, как к исторически пре­ходящей.

Однако теоретическое выделение специфики этой стадии раз­вития сущности, ее проявления и отношения этой сущности и ее проявления не проведено до конца. Мы имеем дело пока с пере­ходным состоянием: данная стадия (буржуазное общество) и от­личается от предыдущей и последующей стадии и пока отчасти сливается в сознании мыслителя с предыдущей и последующей стадиями. Так происходит всегда, когда имеют дело с еще не соз­ревшей стадией развития предмета, а также тогда, когда исследователь не выделил сущность стадии развития, даже если она соз­рела, и не изучил эту сущность самое по себе. По мере проникно­вения в сущность данной стадии происходит все более полное и глубокое отличение ее от других исторических стадий развития то­го же процесса. С завершением движения познания от поверхности, явления к сущности и с переходом к изучению сущности самой по себе завершается первый, начальный этап отличения данной ста­дии от других исторических стадий.

В «Рукописи 1843 г.» К. Маркс находится уже на завершаю­щем этапе движения познания от ближайшей формы проявления сущности к сфере сущности данной стадии (развития человеческо­го общества), вместе с тем в «Рукописи 1843 г.» начинается переход к изучению сущности самой по себе, внутри себя. Однако этот переход не завершен, исследование сущности самой по себе не стало главной задачей. Там, где К. Маркс начинает переход к рассмотрению сущности данной стадии самой по себе, внутри се­бя, там, с одной стороны, с большей, чем прежде, резкостью и от­четливостью выступают существенные различия и противоположности, которые К. Маркс видит между современной (т. е. буржу­азной) стадией развития и предыдущей и будущей, а с другой сто­роны, отчетливее предстают и остатки смешения сути данной ста­дии с предыдущей и последующей.

Чем более явным, отчетливым, резким становится противоре­чие, тем ближе его разрешение. Поэтому в познании отчетливая, ясная, резкая формулировка противоречия есть шаг, непосредст­венно предшествующий разрешению проблемы и переходу на новый уровень познания. В познаваемой действительности противоречие, ставшее явным, — или уже созревшее или близкое к зрелости про­тиворечие, — свидетельство зрелости предмета и реальной возмож­ности как исчезновения предмета, так и разрешения этого проти­воречия.

Наиболее отчетливо в «Рукописи 1843 г.» противоречия пере­ходного состояния взглядов К. Маркса обнаруживаются в вопросе о частной собственности. К. Маркс критикует попытку Гегеля скон­струировать тождество гражданского общества и политического го­сударства при помощи трактовки сословия в качестве их опосредствования, в котором непосредственно едины гражданское общест­во и политическое государство. Конструирование сословия граждан­ского общества в непосредственно политическое сословие осущест­вляется, согласно взгляду Гегеля, благодаря институту майората (передачи имущества по наследству старшему сыну), превра­щению имущества в неотчуждаемое. Если Гегель считает неотчуж­даемую земельную собственность высшим опосредствованием край­ностей гражданского общества и политического государства, то К. Маркс, напротив, видит в ней высшую форму отчуждения гражданского общества и политического государства друг от друга. Неотчуждаемая земельная собственность, отмечает К. Маркс, не­зависима от государства, независима она и от отдельного лица. Если сословие таких земельных собственников есть политическое сословие, то государство представляет собой строй частной собст­венности и именно потому, что сама неотчуждаемая земельная соб­ственность есть непосредственно политическое, государственное ус­тановление. По отношению к самим земельным собственникам их собственность оказывается субъектом, а земельные собственники — лишь предикатом, свойством, акциденцией собственности: «Всякий первенец в ряду землевладельцев есть наследственный объект, соб­ственность неотчуждаемого землевладения, предопределённая суб­станция его воли и его деятельности. Субъектом является вещь, а предикатом — человек. Воля становится собственностью собствен­ности»[37].

Критикуя Гегеля, полагая в противоположность ему, что зе­мельная собственность не есть высшая форма опосредствования, тождества гражданского общества, а есть высшая форма их отчуж­дения, К. Маркс исходит из общего с Гегелем представления, буд­то земельная частная собственность представляет собой высшую ступень развития частной собственности. «Землевладение есть част­ная собственность κατ’ εξοχήν, частная собственность в подлинном смысле этого слова»[38]. Прямо подтверждают сказанное выше и следующие слова К. Маркса: «В том политическом государстве, конструкцию которого мы прослеживали до сих пор, независи­мость, самостоятельность означают частную собственность, которая на высшей своей ступени выступает как неотчуждаемая земельная собственность»[39].

Таким образом, средневековая форма частной собственности представляется пока К. Марксу высшей формой частной собствен­ности. К. Маркс — противник всякой частной собственности, а не только того или иного ее вида, он — противник и частной собст­венности «промышленного сословия», которую называет то иму­ществом в отличие от собственно частной собственности, то отчуж­даемой частной собственностью и т. п. Однако всеобщим предста­вителем рода частной собственности служит, по мнению К. Маркса, именно неотчуждаемая земельная собственность, т. е. частная соб­ственность как политическая привилегия, как привилегия. Понима­ние частной собственности как привилегии есть средневековое представление, а требование отрицания частной собственности не вообще, а как политической привилегии есть представление бур­жуазно-демократическое. Борьба с частной собственностью как привилегией под флагом борьбы с частной собственностью, как та­ковой — борьба, характерная для возникающего и формирующего­ся буржуазного общества. В период возникновения и формирова­ния капитализма борьба против феодального общества, борьба за нарождавшееся общество казалась (и отчасти действительно явля­лась) общим интересом всего человечества.

Следовательно, и в понимании К. Марксом частной собствен­ности имеется то же противоречие, которое мы отмечали в понима­нии К. Марксом конституционной монархии. Противоречие нового и старого во взглядах К. Маркса и тут достигло ступени противо­положности. Но с тем отличием, что когда речь шла о конститу­ционной монархии, предметом было одно из явлений подлинной сущности общества. Теперь же обсуждается вопрос о частной соб­ственности, т. е. о сфере подлинной сущности.

Во второй части «Рукописи 1843 г.» имеется более глубокое, чем в первой части, понимание исторического процесса. Как и во всех прежних классификациях, периодизация истории К. Маркса определяется уровнем критического понимания современности. Чем глубже критика современности, тем глубже основание периодиза­ции истории. Напротив, охват исторического процесса, настоящего в связи с прошлым всякий раз дает возможность более глубокого понимания будущего.

Прежде речь шла об исторических стадиях политического го­сударства и гражданского общества. Теперь понимание граждан­ского общества углублено. Раньше гражданское общество по пре­имуществу представлялось К. Марксу сферой просто частных ин­тересов. Во второй части К. Маркс начинает переносить или, пожа­луй, уже почти перенес акцент на имущественные различия внутри гражданского общества, т. е. на первый план выступает проблема частной собственности. Однако задача рассмотрения частной соб­ственности самой по себе не стала главной. К. Маркс находится на заключительном отрезке пути перехода от анализа политическо­го государства к анализу гражданского общества самого по себе. Поэтому основанием периодизации служит не просто тип частной собственности, а отношение государства и частной собственности.

Очень важно, что термин «частная собственность» имеет в «Ру­кописи 1843 г.» помимо отмеченной еще следующую двойствен­ность. Частная собственность, как показывает К. Маркс, есть в действительности предметная, вещная сущность человека, резуль­тат деятельности людей. Но вместе с тем она есть вещно-волевое отношение, в основе практических отношений собственности лежит теоретическое отношение. «Что касается первого пункта, то из него следует, что владелец майората есть крепостной земельной собст­венности и что в подвластных ему крепостных проявляется лишь практическое следствие того теоретического отношения, в котором он сам находится к своему землевладению»[40]. Не случайно К. Маркс пишет: «Частная собственность носит на себе печать римской рассудочности и германской сентиментальности»[41]. Неслу­чайно также в исторической характеристике частной собственности сравниваются римское и германское право, т. е. не сами реальные отношения частной собственности, а их отражения в праве.

Итак, на заключительном отрезке пути от поверхности, явле­ния к сущности, от определяемого к определяющему начинается изучение сущности, определяющего самих по себе, внутри себя. Однако изучение сущности, определяющего самих по себе остается сначала задачей подчиненной исследованию сущности, определяющего через соотношение явления, поверхности, определяемого с сущностью, определяющим. Поэтому сущность, определяющее вы­ступают и в правильном освещении и вместе с тем в смешении с явлением, поверхностью, определяемым. Чем ближе к превращению исследования сущности, определяющего самих по себе, внутри себя в главную задачу, тем острее обнаруживается противоречие и тем меньше смешение.

Кроме того. Если исследуется определенная стадия развития, то ее отличие от предшествующей и последующей стадий развития начинает обнаруживаться с самого начала движения познания от поверхности, от явления к сущности. И чем дальше продвигается познающий по этому пути, тем более глубоко выделяются им отли­чия данной стадии от предшествующей и последующей. Однако за­вершение познания самых общих, так сказать, принципиальных отличий в основном происходит только с переходом в качестве главной задачи к исследованию сущности данной стадии внутри себя.

Особенности указанного этапа исследования К. Маркса харак­терны и для Марксовой критики Гегеля во второй части «Рукописи 1843 г.». По сравнению с первой частью «Рукописи 1843 г.» иссле­дование К. Маркса углубилось, соответственно углубилась и крити­ка Гегеля.

К. Маркс, критически проанализировав взгляд Гегеля на внут­реннее государственное устройство, делает общий вывод о социаль­но-политических корнях гегелевской философии права, ее методо­логии и... философии религии (ибо в философии права Гегеля об­суждаются, по мнению К. Маркса, сферы жизни общества, отчуж­денное отношение которых служит земной основой религии). «Это все та же некритическая, мистическая манера интерпретировать старое мировоззрение в духе нового... Эта некритичность, этот мис­тицизм составляют как загадку современных форм государствен­ного строя (κατ’ εξοχήν — его сословных форм), так и тайну геге­левской философии, преимущественно его философии права и фи­лософии религии»[42].

В методологическом аспекте дело заключается в том, по мне­нию К. Маркса, что Гегель интерпретирует старую сущность в духе новой, пытается опосредствовать, примирить разные сущности. И Маркс резко выступает против этого: «Действительные крайности не могут быть опосредствованы именно потому, что они явля­ются действительными крайностями. Но они и не требуют никако­го опосредствования, ибо они противоположны друг другу по своей сущности. Они не имеют между собой ничего общего, они не тяго­теют друг к Другу, они не дополняют друг друга»[43].

К. Маркс доказывает прежде всего, что происходящая борьба между старым и новым есть борьба между разными сущностями, а не внутри одной сущности. «Представительный строй» (т. е. бур­жуазный строй) понимается как строй, имеющий свою сущность в отличие от сущности «сословного строя». Здесь следует также сказать, что хотя К. Маркс уже и различает буржуазное общество от будущего общества, но так как он еще не раскрыл сущность буржуазного общества, то в его сознании не вполне различается то и другое. Кроме того, хотя К. Маркс и выдвигает на первый план противопоставление старого, средневекового и нового, бур­жуазного общества как различных сущностей, тем не менее в дей­ствительном рассмотрении ряда вопросов (например, майората) он отчасти остается на критикуемых им позициях. Неполное преодо­ление критикуемых позиций видно и в приведенных выше словах К. Маркса. К. Маркс считает, что между разными сущностями нет ничего общего. Между тем, если, например, иметь в виду феодаль­ное и буржуазное общества, то они, имея разные сущности, вмес­те с тем имеют и общее (в качестве разных антагонистических формаций), буржуазное общество вырастает в недрах феодально­го и преемственно связано с ним. Отрицание же между ними вся­кой общности означает отрицание преемственности, связи между ними и постольку является простым, зряшным, недиалектическим отрицанием. Простое, зряшное отрицание старого еще не есть его действительное преодоление, такое отрицание не исключает пол­ностью утверждение (пусть и неосознаваемое утверждение) ста­рого.

К. Маркс пока не перенес центра тяжести на рассмотрение противоречий внутри сущности буржуазного общества. Противоре­чивые определения одной сущности К. Маркса занимают преиму­щественно постольку, поскольку Гегель смешивает их с отношени­ем разных сущностей и выдает отношение между разными сущно­стями за отношение внутри одной сущности. К. Маркс, возражая Гегелю, называет истинными, действительными крайностями толь­ко разные сущности. «Что касается первого (возражения против того, что действительные крайности не имеют между собой ничего общего и т. д. — В. В.), то северный полюс и южный являются одинаково полюсами, их сущность тождественна; точно так же мужской пол и женский образуют один и тот же род, одну сущ­ность — человеческую сущность. Север и юг — противоположные определения одной и той же сущности, различия одной сущности на высшей ступени её развития. Они представляют собой дифференцированную сущность. Они суть то, что они суть, лишь как раз­личённое определение, и именно как это различённое определение сущности. Истинными, действительными крайностями были бы по­люс и не-полюс, человеческий и не-человеческий род. В одном слу­чае различие есть различие существования, в другом — различие между сущностями, различие двух сущностей»[44]. В этом рассуж­дении К. Маркса мы опять-таки встречаемся с еще формирующим­ся пониманием отношения между разными сущностями и разными сторонами одной и той же сущности. Отношение между разными сущностями выступает в сознании К. Маркса пока как отношение между данной сущностью и не-данной, другой сущностью, т. е. меж­ду данной сущностью и ее простым отрицанием. Здесь еще не вы­ступило отношение между двумя определенными сущностями, вто­рой сущности по сути дела нет, есть только отрицание первой сущ­ности. Различие определений одной и той же сущности характери­зуется только как различие существования.

Что отсутствует в этих определениях отношения между сущно­стями и отношения разных определений одной и той же сущности?

Отсутствует установление связи того и другого отношения. Ведь различия одной и той же сущности есть не только различие существования, но различие[45] самой сущности, различие именно внутри сущности. Именно Гегель, в конечном счете примирявший противоречия в сфере сущности, фактически и в конечном счете сводил противоречия внутри одной и той же сущности главным образом (но не исключительно) к различиям существования. К. Маркс пока применительно к рассмотрению существующего об­щества просто отрицает это положение и выдвигает в противопо­ложность ему положение об отсутствии общего и т. п. между раз­ными сущностями. Но тем самым гегелевское представление не пе­рерабатывается в своей сути. Во-первых, К. Маркс еще считает вслед за Гегелем, что противоречия одной сущности есть противо­речия только существования, он еще не обнаружил противоречия внутри сущности, противоречия одной сущности как существенные. Во-вторых, К. Маркс пока не обнаружил, что существенное разли­чие внутри одной и той же сущности есть снятое, преобразованное различие между разными сущностями. (Это впоследствии выяс­няется с полной отчетливостью в политэкономическом исследовании К. Маркса.) Здесь мы не будем позитивно, подробно и всесторон­не рассматривать связь отношения между разными сущностями с отношением сторон внутри каждой из этих сущностей. Тут доста­точно констатировать, что такая связь есть и что в «Рукописи 1843 г.» она еще не выступает более или менее отчетливо. На пер­вом плане здесь у Маркса отношение между разными сущностями и противопоставление этого отношения отношению разных сторон одной сущности. Это не случайно, ибо на первых порах главным было раскрытие наступающего нового через отрицание, противопо­ставление старому, средневековью. Только затем на первый план выступит изучение противоречий образующегося нового.

Отстаивая непримиримость отношения между разными сущ­ностями, К. Маркс разоблачает гегелевское отождествление отно­шения между разными сущностями с отношением абстрактных про­тивоположностей. К. Маркс раскрывает природу абстрактных про­тивоположностей следующим образом: «С другой стороны, всякая крайность есть своя собственная противоположность. Абстрактный спиритуализм есть абстрактный материализм; абстрактный мате­риализм есть абстрактный спиритуализм материи»[46]. «...Главное определение заключается здесь в том, что какое-нибудь понятие (наличное бытие и т. д.) берётся абстрактно, что это понятие имеет значение не как нечто самостоятельное, а в качестве абстракции. от чего-то другого и лишь как эта абстракция. Так, например, дух есть лишь абстракция от материи. Тогда ясно само собой, что это понятие, именно потому, что указанная форма должна составлять его содержание, представляет собой, напротив, свою абстрактную противоположность, тот предмет, от которого его абстрагируют, в его абстракции. В приведённом нами примере реальной сущностью предмета является, стало быть, абстрактный материализм»[47].

Отсюда видно, что К. Маркс сознательно стремится стоять на позициях материализма. В гегелевской философии он усматривает то, что дух берется только в отвлечении от материи, а следовательно, как нечто изначально самостоятельное. В таком случае эта форма абстракции и составляет содержание ее.

Если взять определение К. Марксом природы абстрактных крайностей обособленно, то мы вряд ли увидим в нем нечто боль­шее, нежели то, что ранее было высказано по этому вопросу Л. Фейербахом. Но мы еще раз хотим подчеркнуть, что у Маркса эта мысль уже включена в действительное исследование отношения гражданского общества и государства, а у Л. Фейербаха она не реализована и не развита в процессе действительного исследования какого-либо предмета.

Итак. В процессе развития познания К. Маркса от поверхно­сти, явления к сущности и начинающегося перехода к рассмотре­нию сущности самой по себе не только сохраняются моменты не­различения поверхности, явления и сущности, не только моменты «перевертывания» (когда поверхность, явление принимаются за сущность, а сущность—за поверхность, явление), не только в сущ­ности самой по себе улавливаются лишь поверхностные стороны уже, так сказать, внутри сущности. В процессе этого развития по­знания К. Маркса идет также все более глубокое выделение исто­рической определенности нащупываемой сущности. Но при этом остаются моменты смешивания высшей из существующих сущно­стей, сущности буржуазного общества с предшествующей ей, ме­нее развитой, а также с будущей, более развитой сущностью. На первый план выступает отрицание, противопоставление высшей из существующих сущностей менее развитой сущности, их единст­во, взаимосвязь, преемственность имеется в неявном виде.

В логическом аспекте на первом плане оказывается выяснение просто отрицательного отношения между разными сущностями, от­ношение между какой-то сущностью и ее простым отрицанием. От­ношение сторон внутри одной сущности представляется преимуще­ственно отношением существования. Связь между этими отноше­ниями присутствует пока неявно, а явно эти отношения выступают как несвязанные друг с другом. Исследование внутренних связей сущности самой по себе (как преобразованное, снятое отношение между разными сущностями) не стало главным.

Отношение между сущностью, высшей из существующих, и предшествующей ей фиксируется на уровне отрицательного един­ства, а точнее, на уровне противоположности. Причем в сознании мыслителя на первом плане стоит именно отрицательный характер единства.


[1] См. Н. И. Лапин. Молодой Маркс. М., Политиздат, 1968. стр.176—178.

[2] К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 1, стр. 221

[3] Там же, стр. 223.

[4] Там же, стр. 222.

[5] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 222.

[6] Гегель. Соч., т. VII. М., Госполитиздат, 1934, стр. 271.

[7] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 223.

[8] К. М а р к с  и  Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 1, стр. 225.

[9] К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 1, стр. 225.

[10] См. там же, стр. 235.

[11] Уже тождество, различие, разность есть стадии развития противоречия. Высшей, наиболее развитой стадией развития противоречия является стадия собственно противоречия.

[12] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 236.

[13] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 236.

[14] Л. Фейербах. Избр.  философск. произв., т. 1. М.,  Политиздат, 1955, стр. 121.

[15] См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 235—236.

[16] К. М а р к с и Ф. Э н г ел ь с. Соч., т; 1, стр. 229.

[17] Там же, стр. 263.

[18] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 254.

[19] К. Марс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 264.

[20] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 242.

[21] Там же.

[22] Там же, ср. 263—264.

[23] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 268—269.

[24] К. М а р к с  и  Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 301.

[25] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 293.

[26] См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 280—281.

[27] Там же, стр. 281.

[28] Там же, стр. 282.

[29] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 283.

[30] Там же, стр. 284.

[31] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 306.

[32] Там же, стр. 307.

[33] См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 311.

[34] Там же.

[35] Там же, стр. 313.

[36] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 312.

[37] К. М а р к с  и  Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 1, стр. 343.

[38] Там же, стр. 333.

[39] Там же, стр. 343.

[40] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 343.

[41] Там же, стр. 347.

[42] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 314.

[43] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 321.

[44] К. Маркс и  Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 321.

[45] В этом контексте не имеет значения отличие различия от разности, противоположности, собственно противоречия.

[46] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 321.

[47] Там же, стр. 321—322.