§ 3

СОБСТВЕННО НАЧАЛО ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРЕДПОСЫЛОК МЕТОДА НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ К. МАРКСА. МЕТОДОЛОГИЯ К. МАРКСА В ПЕРИОД ПЕРЕХОДА ЕГО НА ПОЗИЦИИ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДЕМОКРАТИЗМА. ДОКТОРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ К. МАРКСА. ОТНОШЕНИЕ ФИЛОСОФИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

В начале 1839 г. К. Маркс приступает к интенсивному изуче­нию истории античной философии. Главным итогом этого исследо­вания стала законченная в первой половине 1841 г. докторская диссертация на тему «Различие между натурфилософией Демокри­та и натурфилософией Эпикура».

В период работы К. Маркса над докторской диссертацией на первое место выдвигается вопрос об отношении философии и дей­ствительности.

Ко времени написания К. Марксом докторской диссертации гегелевская философия подверглась критике младогегельянцами (и по вопросу об отношении философии к религии, и по вопросу о субстанции исторического развития и т. д.). Нарастание критики гегелевской философии происходило в конечном счете на основе и в связи с новыми явлениями действительности: со становлением капиталистических отношений в Германии и ростом буржуазии, а также и ее притязаний.

Итак, критика высшей из существовавших форм развития философии началась уже до того, как К. Маркс приступил к ней.

Более того. Вопрос об отношении философии и действитель­ности не только был поставлен к тому времени, но и широко об­суждался передовыми идеологами Германии22.

Но тем не менее К. Маркс не сразу перешел к рассмотрению отношения философии и действительности, не сразу воспринял существовавшую уже критику гегелевской философии, о чем сви­детельствует его письмо отцу от 10 ноября 1837 г. Лишь сам убе­дившись, что новую систему философии, новую логику нельзя создать посредством рассмотрения наличной данной конкретной науки, что наличный материал данной конкретной науки он в состоянии осознать пока лишь в рамках гегелевской философии, гегелевской логики, К. Маркс, не оставивший мысли о развитии философии, логики, расширяет и углубляет область поисков. , К. Маркс внимательно знакомится с работами не только Гегеля, но и его учеников, т. е. с работами, в которых осуществляется из­вестная критика гегелевской философии, примыкает к младогегельянскому «Докторскому клубу». Тогда-то К. Маркс и обращается к рассмотрению отношения философии и действительности.

Недостаточно, чтобы идея (здесь идея отношения философии и действительности) витала в воздухе, нужен еще определенный уровень духовного развития личности для ее, по меньшей мере, простого восприятия. Предшествующее развитие личности, в том числе ее идейное развитие, накладывает и не может не наклады­вать отпечаток на характер восприятия идеи, распространенной в обществе.

Так К. Маркс избирательно подходит к критике гегелевской философии. Хотя тогда (1839—1841 гг.) уже имели место попытки связать философию и политику23, К. Маркса продолжает некоторое время занимать больше философия, нежели политика и связь фи­лософии с политикой.

Таким образом, существования новых внешних факторов (новых по отношению к уже сложившимся внутренним потребнос­тям исследования и направленности исследования), новых внешних данных самих по себе недостаточно для того, чтобы исследователь принял их во внимание и включил в свой процесс исследования. Новые внешние факторы включаются в процесс исследования избирательно, на характер их включения влияют внутренние Потребности личности, направленность процесса исследования до включения в него этих новых внешних факторов.

Включение новых внешних факторов, превращение их в мо­менты внутренние для процесса исследования, естественно, наибо­лее интенсивно и широко происходит тогда, когда процесс иссле­дования сталкивается с препятствиями, с невозможностью своего дальнейшего осуществления.

Именно трудность и даже неудача в осуществлении внутрен­них моментов процесса исследования заставляет исследователя с особым вниманием обратиться к новым внешним факторам. Здесь влияние внешних факторов на ход исследования проявляется в наибольшей степени. Но и тогда внешние факторы учитываются все-таки избирательно в связи с решаемой задачей исследования. В идеальном случае дело происходит так, что если все попытки решить задачу исследования с помощью учтенных внешних факторов оказываются неудачными, то исследование идет по пути наиболее полного учета новых внешних факторов. Поиски новых внешних факторов в процессе данного исследования, естественно, завершаются, если учтенные внешние факторы позволяют решить задачу, достигнуть цели. Если задача, цель оказываются неразрешимыми при достаточно полном учете новых внешних факторов, то начинаются попытки изменения самой задачи, самой цели ис­следования.

Требуется определенное количественное накопление новых внешних факторов, учет которых не позволяет достигнуть цели, задачи исследования, прежде чем станет возможным изменение основной направленности исследования, самой основной цели, ос­новной задачи.

Изменение основного направления как отдельного исследова­ния, так и основного направления развития отдельной науки или всей совокупности наук подчиняется закону меры и встречается с двумя опасностями. Изменение основного наметившегося ранее направления научного исследования не может совершаться под влиянием недостаточных, случайных, отдельных, незначительных новых данных, новых внешних факторов. Наметившееся направле­ние научного исследования должно обладать по отношению к по­следним известным иммунитетом, известной дозой здорового, ра­зумного «консерватизма», ибо изменение основного направления исследования под влиянием такого рода новых внешних факторов ведет к поверхностности, к утере правильного понимания перспек­тивы, к случайным колебаниям, к отступлениям от основного на правления развития. Поэтому в этом отношении полезны и даже необходимы известные преграды на пути скороспелой ультрарево­люционности в науке. Вместе с тем здоровый, разумный «консерва­тизм» может перерасти в настоящий консерватизм, если основное направление научного исследования изолируется вообще от воз­действия новых внешних факторов, если не учитывается, что накопление новых внешних факторов, их осмысление есть процесс и что в ходе этого процесса могут нарастать сомнения в право­мерности существующего основного направления научного иссле­дования. Поэтому следует внимательно и бережно относиться к сомнениям в правильности основного унаследованного направле­ния научного исследования.

Требования к основному направлению исследования, как видим, противоречивы: с одной стороны, существует необходимость. сохранения устойчивости основного направления и исчерпания его возможностей, с другой — необходимость возникновения предпосы­лок, постепенно расшатывающих эту устойчивость и ведущих в. конечном счете к более развитой стадии научного исследования и соответствующему изменению основного направления исследова­ния. Положение тем более сложное, что на первых порах образо­вание предпосылок более высокого развития трудно отличимо от поверхностных и легкомысленных ультрареволюционных попыток изменения status quo.

Переход К. Маркса к рассмотрению отношения философии, метода, логики и действительности от рассмотрения отношения философии, метода, логики и конкретной науки есть переход к бо­лее широкому и глубокому отношению.

Прежде чем перейти к анализу отношения философии и дейст­вительности, необходимо убедиться, что существующий уровень развития конкретной науки в общем и целом уже осмыслен фило­софски, методологически, логически и что на его основе невозмож­но создать новую философию, новый метод, новую логику.

Если миновать этот закономерный этап исследования, исчезнет из поля зрения то существенное обстоятельство, что прежние философия, метод, логика соответствовали достигнутому в свое время уровню конкретной науки и что развитие философии, мето­да, логики должно совершаться путем критической переработки прежних философии, метода, логики с сохранением, использовани­ем всех достижений, прежде всего высшей предшествующей исто­рической формы философии, метода, логики. Если этот закономер­ный этап выпадает, то критика не захватывает самого главного в. предшествующих философии, методе, логике и представляет собой главным образом критику, являющуюся простым, «зряшным» отри­цанием, а не критикой, диалектически отрицающей унаследованное, знание. Критика К. Марксом философии, метода, логики Гегеля, если ее сравнить с критикой остальных младогегельянцев, отлича­лась подлинно диалектическим, а не пустым характером отрицания (хотя, конечно, и критика других младогегельянцев не была абсо­лютно пустой).

Еще раз подчеркиваем: если не пройден путь действительного, философского, методологического, логического овладения пред­шествующим конкретно-научным знанием, если не выявлена невоз­можность принципиально иного философского, методологического, логического освоения этого уровня конкретно-научного знания, то дальнейшее развитие философии, метода, логики не может совер­шаться путем подлинно диалектического, не «зряшного» отрицания старого, не может идти по магистральным, главным путям.

Обращение к действительности есть всегда обращение к опре­деленной действительности и притом, как уже было сказано, изби­рательное отношение к этой действительности. Всякий раз вполне определенный характер имеет сам процесс обращения к действи­тельности.

Идея обмирщения философии овладевает К. Марксом в период. работы над докторской диссертацией. Диссертация К. Маркса «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» представляет собой реализацию части задуманной, но не осуществленной К. Марксом работы по истории эпикурейской стоической и скептической философии. Почему К. Маркс проявляет интерес к прошлому и именно к вполне определенным философ­ским учениям прошлого? Интерес К. Маркса к прошлому диктует­ся необходимостью более глубоко понять настоящее и предвидеть будущее развитие. В прошлом развитии К. Маркс ищет положе­ние, стадию, аналогичные современному положению, стадии раз­вития. По аналогии с прошлым К. Маркс стремится судить более глубоко о настоящем и предвидеть будущее. Но для того, чтобы провести аналогию (всякая аналогия представляет собой предпо­ложительное знание), необходимо в первую очередь выделить ка­кие-то моменты в настоящем, оценить настоящее и только при таком условии можно искать подобные моменты в прошлом, т. е. необходимо определенное представление о -настоящем, прежде чем станет возможной аналогия с прошлым.

К. Маркс фиксирует в настоящем следующие признаки: раз­ложение философии, претендовавшей на завершенность, опора на различные стороны этой философии различных школ ее последова­телей, господство младогегельянской философии, т. е. философии самосознания. Аналогично положение эпикурейской, стоической и скептической философии. Это — эпоха разложения древнегрече­ской философии, последовавшая после господства завершенных систем философии (в первую очередь философии Аристотеля). Эпикурейцы, стоики и скептики возвращаются к более ранним философским учениям и находят в них как бы готовыми элементы своей философии. Эпикуреизм, стоицизм и скептицизм охватывают, по мнению К. Маркса, все моменты структуры самосознания.

Проводя аналогию настоящего с прошлым развитием, К. Маркс обнаруживает своего рода цикл развития в философии, curriculum vitae (жизненный путь) философии, который она прохо­дила в прошлом. Аналогичный этому путь совершает, по предпо­ложению К. Маркса, и современная философия.

В «жизненном пути» философии К. Маркс фактически отме­чает несколько этапов. В развитии философии имеется этап пря­молинейного движения: обнаружение отдельных, абстрактных принципов (движение к абстрактному). На следующем этапе абст­рактные принципы объединяются в единое целое, прямолинейное развитие прерывается, образуются завершенные, конкретные фило­софские системы (движение от абстрактного к конкретному). Все это развитие является развитием главным образом объективного содержания.. Затем развиваются субъективные формы философии. И, наконец, наступают практические эпохи, «железные эпохи», «эпохи титанической борьбы». «Эти эпохи оказываются злополуч­ными и железными, потому что их боги умерли, а новая богиня является ещё непосредственно в виде неведомой судьбы, в виде чистого света или сплошного мрака. У неё нет ещё красок дня. Корень несчастья в том, что тогда дух времени, духовная монада, насыщенная в себе, идеально сформировавшаяся во всех направлениях, не может признать такой действительности, которая  сформировалась помимо неё»24.

Правда, у К. Маркса нет специальных высказываний о соеди­нении начала и конца этого витка. Но, по-видимому, если такие этапы образуют, «жизненный путь» философии, то отсюда следует, что после «железной эпохи» цикл повторяется на новой основе.

Кроме того, нужно заметить, что в одном случае К. Маркс выделяет в качестве двух особых этапов этап субъективных форм развития философии и «железной эпохи», «эпохи титанической борьбы»25, в другом случае К. Маркс делит этапы развития философии на этап прямолинейного движения, этап завершенной фи­лософии и этап обращения философии против мира явлений. Следовательно, у Маркса нет четкого и твердого представления о раз­личии между субъективными формами развития философии и эпохами титанической борьбы, обе эпохи то разделяются, то сли­ваются в одну.

Если современная Марксу германская философия есть философия самосознания, философия разложения гегелевского учения, субъективная форма развития философии, то аналогия с развитием античной философии дает ему возможность вывести следующее.

Во-первых, поскольку в эпикуреизме, стоицизме и скептициз­ме, взятых в целом, охватываются все элементы самосознания, хотя и в качестве отдельно существующих, постольку изучение этих философских школ позволяет выявить все элементы структу­ры философии самосознания и, таким образом, представить в полном виде и современную Марксу субъективную форму разви­тия философии, современную Марксу философию самосознания.

Во-вторых. Из аналогии следует, что за субъективной формой, развития философии или, может быть, одновременно с ней насту­пает «эпоха титанической борьбы», «эпоха обмирщения филосо­фии».

Но проводя аналогию. К, ,Маркс находит не только сходство, он одновременно отмечает различие, стадий, уровней развития. Стачной и современной ему философии. Современная К. Марксу философия самосознания имеет черты, не только сходные с антич­ной философией самосознания, но черты, отличные от последней и вытекающие из более высокого уровня, стадии развития филосо­фии. В древнем мире дух, по мнению К. Маркса, был еще непо­средственно тождествен с природой, а в новое время дух свободен от непосредственного тождества с природой, существует, так ска­зать, во всеобщей форме. В отличие от античной философии, пола­гает К. Маркс, современная ему философия самосознания берет не ­отдельные элементы самосознания в их. непосредственном сущест­вовании, а выявляет опосредствованность элементов самосозна­ния. Современная философия самосознания, по Марксу, отличается от античной не только внутри себя. Характер «железной эпохи», наступающей вслед (или, может быть, одновременно) за субъек­тивной формой развития философии, зависит от внутреннего содер­жания той философии, какая вступает в контакты с миром и об­мирщается.

Как видим, аналогия проводится К. Марксом для того, чтобы более глубоко понять настоящее и предвидеть в общей форме буду­щее. Чтобы провести аналогию, необходимо предварительно уже иметь определенное представление о настоящем. Чем более общие и характерные черты настоящего схвачены в этом предваритель­ном представлении, тем глубже аналогия, тем шире предвидение, получаемое с ее помощью. Причем К. Маркс фактически имеет дело с процессом развития и сознает это, хотя и толкует процесс идеалистически. Более того, он даже обладает известным пред­ставлением (идеалистическим) о развитии философии от антич­ности до современности. Поэтому он, отмечая сходство, вместе с тем говорит о различиях более низкой и более высокой стадий развития и о влиянии отличия более, высокой стадии от менее высокой стадии развития на понимание последующего развития.

Рассмотрим подробнее содержание аналогии. К. Маркс не считает гегелевскую философию завершенным воплощением абсо­лютного духа, абсолютно завершенным учением, неспособным далее развиваться. (Эта мысль была высказана еще ранее Гансом, лекции которого Маркс слушал в Берлинском университете.)

К. Маркса интересует непосредственно и главным образом эпоха, следующая сразу за завершенной философией. Однако из его рассуждений вытекал также тот вывод, что после разложения гегелевской философии наступает эпоха субъективной формы раз­вития философии и обмирщения философий, после чего последует прямолинейное развитие, а затем появится новая завершенная фи­лософия. Но это означало допущение того, что гегелевская философия в самой своей сути будет превзойдена будущей завершен­ной философией. Между тем К. Маркс в результате предшествую­щего раз вития пришел к гегельянству и в общем и целом пока еще не мог его преодолеть, не мог видеть, как именно, точнее, в чем именно, возможно преодоление самой сути гегелевской философии.

Это — противоречие (по-видимому, неосознанное) во взглядах молодого К. Маркса. С одной стороны, высшая из существо­вавших и существующих форма развития данной области знания представляется непреходящей, абсолютной. Это происходит пото­ку, что К. Маркс оставался хотя и неправомерным, но все же гегельянцем, и, кроме того, потому, что всякая форма знания в ее сущности представляется фактически, на деле такой, которую не­возможно превзойти, пока не выявлено, какова именно новая еще более развитая стадия данной области знания. С другой стороны, уже начинается выход за пределы этой формы к еще более высо­кой: отрицается, что существующая высшая форма данной области знания не может быть превзойдена, и высказывается догадка не о том, какой именно будет более высокая форма, а об общих контурах пути к ней. Причем так как еще неизвестно, в чем именно заключается новая, более высокая, по сравнению с существующи­ми форма знания, то вместе с тем остается неизвестным, возможно ли вообще перейти к более высокой форме развития в данной об­ласти знания.

В период подготовки диссертации в отличие от прежних попы­ток Маркс намечает новый путь движения к более развитой, чем уже существующие, форме данной области знания: развитие субъективной формы философии и обмирщение философии. Теперь намечается уже путь, следуя по которому, можно выйти за пределы высшей формы развития наличного знания в данной области.

Собственно говоря, другие младогегельянцы, входившие в «Докторский клуб», также сознавали, что их философия есть философия самосознания и что философия должна стать практической, должна быть соединена с действительностью. Однако со­держание этих идей у Маркса существенно отличалось от взглядов остальных младогегельянцев (хотя, может быть, Маркс пока в пол­ной мере не осознавал этого), и, естественно, развитие Маркса и остальных младогегельянцев впоследствии пошло по существенно различным направлениям.

Идейное развитие К. Маркса до сближения с членами «Док­торского клуба» происходило таким образом, что с целью получе­ния нового знания вначале использовалась менее развитая форма существующего знания (философия Канта и Фихте, отчасти Шел­линга), а затем наиболее развитая форма наличного знания (фило­софия Гегеля), в результате чего К. Маркс обнаружил принципи­альные недостатки менее развитых форм.

Большинство же младогегельянцев шли от Гегеля к Фихте, т. е. они двигались от критики высшей формы унаследованного знания к более низкой форме развития знания. В известном смыс­ле это было возвращение на новом, более высоком уровне: возвра­щение младогегельянцев было продиктовано, в частности, недовольством гегелевской философией, в которой движение идеи относится к прошлому, в которой идея квалифицируется как завершённая в настоящем. Возвращение было продиктовано, в частности, также стремлением превратить философию в философию действия, критики существующего и создания будущего. Но при этом в общем и целом игнорировались достижения высшей формы унаследованной философии. (Например, гегелевская критика раз­рыва между должным и сущим, между мышлением и бытием.)

В последнем случае развитие познания хотя и совершается, но­не по основному руслу. Критическая переработка именно высшей из унаследованных форм знания — необходимое условие обнару­жения магистральных (и именно магистральных) возможностей. дальнейшего развития познания. Совершенно естественно, что раз­ложение гегелевской философии для К. Маркса (не только для его самосознания, но и с точки зрения действительного значения его идей в истории человечества) оказывалось по преимуществу не разложением, но прогрессом. В формах философии, следующих за завершенной философией, К. Маркс стремился обнаружить не столько распад, сколько дальнейшее развитие.

Ход идейного развития К. Маркса показывает, что на отноше­ние к новым фактам, новым данным действительности оказывает существенное влияние отношение к уже унаследованному знанию. Если унаследованное знание не понято в различии его высших и низших форм развития, если не осознано, что отличает высшую форму от более низкой, то осмысление новых фактов, новых дан­ных может пойти по пути сопоставления с ними менее развитой формы знания и в конечном итоге такое движение не позволит раскрыть самые глубокие возможности развития данной области знания. Реализация максимально глубоких возможностей развития знания необходимо предполагает усвоение высшей формы разви­тия унаследованного знания и понимания того, в чем и почему эта форма есть высшая из унаследованных.

То обстоятельство, что К. Маркс не ограничивается отношени­ем к эпохе разложения завершенной философии как к простому разложению, а трактует ее так же как эпоху прогрессивного разви­тия, само по себе еще не отличает его взгляды от младогегельянских воззрений. Младогегельянцы также считали разложение геге­левской, завершенной философии прогрессом. Однако так как они в основном возвращались к менее развитой форме философии, то на самом деле такая форма разложения гегелевской философии оказывалась в основном все-таки разложением этой «завершенной» философии. Объективное же отношение К. Маркса к разложению гегелевской философии не только как к разложению соответство­вало его действительному идейному развитию, совершавшемуся по пути перехода к философии более прогрессивной, более разви­той, чем философия Гегеля.

Характеристика К. Марксом «жизненного пути» философии представляет собой воспроизведение основных моментов мыслей Гегеля о движении мышления от рассудочного знания к разум­ному, о восхождении от абстрактного к конкретному, об установ­лении единства царства субъективности и царства объективности, о единстве теоретической и практической идеи.

В отличие от Гегеля К. Маркс видит ключ к истории философии не в завершенной системе, а в философии периода разложения завершенной системы и обмирщения философии. В этом отношении взгляд К. Маркса отличается от взгляда Гегеля: «...взгляд Гегеля на то, что он называл спекулятивным par excellence (по преимуще­ству. — Ред.), мешал этому гигантскому мыслителю признать за указанными системами (т. е. эпикуреизмом, стоицизмом, скепти­цизмом. — В. В.) их высокое значение для истории греческой философии и для греческого духа вообще. Эти системы составляют «ключ к истинной истории греческой философии»26.

К. Маркс, как и Гегель, придерживался правила диалектики: ключ к прошлому — в наиболее развитом, высшее— ключ к низшему.

Из понимания Гегелем спекулятивного, т. е. из представления о том, что абсолютная истина достигнута в его конкретной фило­софской системе, т. е. в завершенной философии, следовало, что высшим является именно завершенная философия. Поэтому ключ к прошлому Гегель должен был видеть неизбежно именно в завершенной философии.

Правда, это — одна, доминирующая в философии Гегеля, сторона дела. Другой стороной была догадка Гегеля о необходимости установления единства царства субъективности с царством объективности, с практикой. Но вторая сторона являлась лишь подчи­ненным моментом первой: в философии Гегеля речь шла о единстве практической и теоретической идеи.

Развивавшиеся революционно-демократические взгляды за­ставляли К. Маркса, в противоположность Гегелю, переносить центр тяжести с практической идеи и ее единства с идеей теорети­ческой на практическое изменение действительности в соответствии с философией разума. В противоположность Гегелю К. Маркс полагал главным то, что после завершенной философии наступает эпоха ее разложения и обмирщения философии, эпоха, в которую развитие философии продолжается и в которую собственно завер­шается жизненный цикл данной философии и происходит переход к новой философии. Поэтому именно в эпоху разложения филосо­фии, или ее обмирщения, данная философия достигает наивысшего развития своего жизненного цикла. Следовательно, и ключ к истории философии не в завершенной философии, а в ее разложении и обмирщении.

Строго говоря, отсюда следует, что ключ к истории познания,. исследования обнаруживается не тогда, когда познание, исследование выступают в качестве абсолютных, а тогда, когда начинается разложение данного процесса познания, исследования, его критика, знаменующая переход к иному, более развитому (при прогрессивном развитии) процессу познания.

Убедившись посредством попыток создания новой системы философии права, новой логики в существенной недостаточности философии Канта и Фихте для рассмотрения определенной области конкретного знания и придя в ходе этих попыток к высшей из существовавших тогда форме философии, К. Маркс не мог отказаться от мысли, что в философии Гегеля имеется подлинно рациональное содержание. Поэтому для К. Маркса критика гегелевских взглядов на религию, на отношение философии и религии, критика гегелевского приспособления к тогдашней прусской действитель­ности и переход на позиции практической философии, философии самосознания не могли быть преимущественно «зряшным», пустым отрицанием объективного содержания гегелевской философии (как это, по сути дела, произошло у большинства младогегельянцев).

Философия самосознания, субъективная форма развития фи­лософии, в понимании К. Маркса, есть субъективная форма объек­тивного содержания, а не субъективная форма, исключающая, отрицающая объективное содержание.

Что дает с точки зрения К. Маркса осознание субъективной формы объективного содержания философии? Субъективная форма развития философии есть философия, человеческого самосознания. Следовательно, объективное содержание философии есть развитие сознания. Объективное содержание философий есть развитие абсолютного духа. Человеческое самосознание делает своим объект том абсолютный дух, осознает его. Благодаря субъективным формам развития философии отличается внешнее, случайное от суще­ственного, внутреннего в философии и, следовательно, выявляется ограниченность данной философии. Если исходить из позиции отри­цания объективного содержания философии, то в философии Гегеля и, ближайшим образом, в выявившихся его непоследователь­ностях естественно видеть лишь произвол и аморальное приспособ­ленчество, при этом вся философия Гегеля окажется лишь воплощением его личности. К. Маркс категорически выступает против такой интерпретации философии: «Задача философской историографии заключается не в том, чтобы представить личность философа, хотя бы и духовную, так сказать, как фокус и образ его системы, ещё менее в том, чтобы предаваться психологическому крохоборству и мудрствованиям. История философии должна вы­делить в каждой системе определяющие мотивы, подлинные кристаллизации, проходящие через всю систему, и отделить их от доказательств, оправданий и диалогов, от изложения их у фило­софов, поскольку эти последние осознали себя. Она должна отде­лить бесшумно подвигающегося вперёд крота подлинного, философ­ского знания от многословного, экзотерического, принимающего разнообразный вид, феноменологического сознания субъекта, которое является вместилищем и двигательной силой этих рассуж­дений. В разделении этого сознания должны быть прослежены как раз его единство и взаимообусловленность. Этот критический момент при изложении философской системы, имеющей историче­ское значение, безусловно необходим для того, чтобы привести научное изложение системы в связь с её историческим существо­ванием, — в связь, которую нельзя игнорировать именно потому, что это существование является историческим. Но в то же время она должна быть утверждена и как философская связь, — следо­вательно, должна быть развёрнута в соответствии со своей сущ­ностью»27.

Неумение отделить в гегелевской философии существенное от несущественного, выделить объективное содержание, отличив его .от субъективной формы, сведение сути дела к субъективной форме К. Маркс отмечает у гегельянцев28.

К. Маркс упрекает гегельянцев в неспособности увидеть за внешним внутреннее, за поверхностью существенное, за экзотери­ческим эзотерическое.

Сам К. Маркс стремится выявить наиболее глубокие корни внешнего, поверхностного сознания, т. е. выделить внутреннее, существенное сознание, и объяснить из внутреннего, существенного сознания внешнюю его форму. Корни недостатков внешнего сознания лежат, согласно К. Марксу, в недостатках внутреннего сущест­венного сознания. Выделение этого внутреннего существен­ного сознания и объяснение на его основе внешнего сознания как формы внутреннего сознания позволяет выявить определен­ность изучаемой философии и тем самым выйти, за ее пределы. Если же рассматривать недостатки и характер внешнего сознания как нечто произвольное, только внешнее, то невозможным оказывается выяснение определенности внутреннего существенного сознания, историчности его существования и его пределов.

Итак, в отличие от большинства младогегельянцев К. Маркс не удовлетворяется поверхностной критикой выявившихся к тому времени ограниченностей философии Гегеля. К. Маркс ставит задачу обнаружения внутренней связи этих ограниченностей с недостаточностью самих принципов философии Гегеля (т. е. с недостаточностью внутреннего, существенного сознания). Маркс ставит задачу проникновения в суть завершенной философии, выявления ограниченностей этой сути, исходя из ограниченностей ее внешней формы, и объяснения из сути завершенной философии ее внешней формы. Причем таким образом, полагает К. Маркс, будет выяс­нена историческая определенность объясняемой философии и осуществится выход за ее пределы.

Обнаружение недостатков завершенной философии есть пере­ход от «дисциплины» к свободе, считает К. Маркс. Дух, познавая недостаточность тех или иных сторон гегелевской (завершенной) философии, тем самым становится свободным и свободный дух побуждает к практическим действиям: «Таков психологический закон, что ставший в себе свободным теоретический дух превра­щается в практическую энергию и, выступая как воля из царства теней Амента, обращается против земной, существующей помимо, него действительности»29. На основании этой цитаты можно было бы заключить, что К. Маркс говорит о земной действительности, существующей помимо всякого, любого духа, т. е. о действитель­ности в материалистическом значении этого слова. На самом деле под свободным духом понимается здесь самосознающий, субъек­тивный дух. Поэтому и переход от «дисциплины» к свободе здесь трактуется как психологический закон, т. е. как закон перехода индивида от «дисциплины» к свободе. Поэтому и идет речь о воле, о практической энергии.

Земная же действительность существует помимо этого духа, но она вместе с тем сама есть дух, дух объективный. Не случайно К. Маркс далее продолжает: «Однако сама практика философии теоретична. Именно критика определяет меру отдельного сущест­вования по его сущности, а меру особой действительности—по ее идее. Однако это непосредственное осуществление философии по своей внутренней сущности полно противоречий, и эта её сущность формируется в явлении и налагает на него свою печать»30. В при­веденных словах К. Маркса, сводной стороны, утверждается теоретический характер философской практики: философская практика есть теоретическая критика. Задача критики состоит в том, чтобы теоретически определить «меру отдельного существования по его сущности, а меру особой действительности — по ее идее». Иначе говоря, задача заключается в теоретическом определении сущности отдельного существования и теоретическом нахождении соответст­вующей этой сущности меры отдельного существования, в теоре­тическом определении идеи особой действительности и отыскании по этой идее меры ее особой действительности. Это теоретическое определение есть тем самым непосредственное осуществление философии, обмирщение философии, непосредственное осуществле­ние философии в земной действительности. Такова одна сторона дела. Согласно такому представлению критика существующего оказывается лишь теоретической. С другой стороны, непосредствен­ное осуществление философии в земной действительности — не просто воспроизведение, познание того, что есть, но и изменение как философии, так и земной действительности.

Это — проявление противоречия революционности и идеализ­ма во взглядах молодого Маркса. Революционность — сторона противоречия, влекущая вперед, к углублению методологии; но в данное время еще господствует во взглядах идеалистическая мето­дология. Противоречие проникает в обе стороны. Каждая сторона противоречия противоречива внутри себя. Действительно, револю­ционность К. Маркса в это время противоречива. Это — револю­ционность в области только теоретической критики существующего и в то же время — это революционность, а это уже выход за пре­делы только теоретической критики. Противоречив внутри себя и идеализм К. Маркса. Внутри себя он содержит еще не зародыши материализма, а процесс «подготовки» их возникновения.

Идеализм и материализм, на наш взгляд, вообще нельзя рас­сматривать в качестве только абсолютно исключающих, друг друга. Абсолютное исключение сторонами друг друга есть рассмотрение сторон как абсолютных противоположностей. Но противоположности абсолютно самостоятельные по отношению друг к другу, абсолютно оторванные друг от друга уже не есть противополож­ности. Если же все-таки встать на точку зрения «абсолютной про­тивоположности» идеализма материализму, то при исследовании перехода мыслителя от идеализма к материализму, будучи после­довательным, необходимо отвергнуть возникновение и нарастание внутренних противоречий в воззрениях мыслителя, пока он при­держивается идеализма. В переходе от идеализма к материализму тогда нужно отрицать наличие подготовительной стадии и весь переход свести целиком и полностью к влиянию внешних воздей­ствий на мыслителя. В таком случае взгляды К. Маркса того периода, когда он в основном оставался идеалистом, отрываются от его последующего идейного развития, и ни о каких закономер­ностях перехода Маркса от идеализма к материализму не может быть речи. Переход предстает чистой случайностью.

По нашему мнению, поскольку в идеалистических воззрениях. хотя и извращенно, отражается реальная действительность, по­стольку любой идеализм на самом деле, пусть сами идеалисты того и не сознают, внутренне противоречив. Иначе следовало бы ска­зать, что идеализм — только извращение, а не извращенное отражение реальной действительности. Но тогда это и было бы идеа­листической интерпретацией идеализма.

Однако выделения одних внутренних противоречий недоста­точно для выяснения перехода мыслителя от идеализма к мате­риализму. Внутренние противоречия имеются во всяком идеализме, но не всякий идеалист переходит к материализму, не всякий идеа­лист осознает их. Для перехода от идеализма к материализму необходимо также действие факторов, внешних по отношению к воззрениям мыслителя. (О том, что для объяснения перехода недо­статочно только внешних факторов, мы уже говорили выше.)

Переход мыслителя от идеализма к материализму совершает­ся в единстве внешних и внутренних факторов. Причем внешние факторы, чтобы подействовать на сознание, должны быть осмыс­лены, усвоены, их отражение должно стать внутренним моментом, стороной воззрений мыслителя, должно быть сопоставлено с другими моментами его воззрений.

Противоречие между идеалистической методологией и проис­ходящим внутри, нее процессом подготовки ее отрицания, по нашему мнению, обнаруживается в понимании К. Марксом обмирщения философии, отношения философии и действительности.

С одной стороны, мир представляется К. Марксу воплощением духа, как положенный духом. В этом случае дух превращается в первичное, отрывается от материи, от общественного бытия. Но оторванный дух, мышление на самом деле есть всегда мышление каких-то людей. Сознание этих людей (или человека) и оказывается этим духом. У Гегеля и у Маркса, поскольку он не освободился от гегельянства, фактически абсолютным духом является современ­ное ему мышление, сознание, осознанное в его философии, т. е. абсолютным духом у Гегеля является, в конечном итоге, его философия, поскольку свою философию Гегель представляет в качестве абсолютной философии, абсолютный дух отождествляется им с его философией. В этом смысле философия есть для Гегеля и осознание сущности мира и, в конечном счете, сущность мира. Но если допускается, что философия — сущность мира, то, строго говоря, мир должен быть представлен лишь как целиком положенный философией и совершенно несамостоятельный. Если провести по­следовательно идеализм Гегеля, если последовательно рассматри­вать идею в качестве сущности мира, а мир считать лишь отчуж­дением идеи, то необходимо отвергнуть существенное своеобразие мира по сравнению с философией, а значит, и своеобразные сущ­ности предметов. Нельзя тогда признать, в частности и в особен­ности, своеобразные сущности предметов, процессов, не отражен­ных к тому моменту, когда фактически данная философия была изображена в качестве абсолютного духа. С этой стороны, методо­логия познания новых предметов должна быть методологией све­дения нового к старому, методологией втискивания новых процес­сов в уже имеющийся шаблон, в уже наличный к данному времени метод. Идеалистическая методология — методология оправдания и увековечивания существующего. С этой стороны, сущность, все­общее, поскольку их все-таки каким-то путем удалось зафиксиро­вать, предстают оторванными от особенного и единичного. При последовательном проведении этой точки зрения необходимо утверждать, что сущность есть сущность, общая для всех предме­тов, что сама предметность есть нечто внешнее, несущественное, что нет и не может быть своеобразных сущностей различных пред­метов, что общая сущность лишь воплощается в различных пред­метах, а всеобщее—в особенном и единичном. При этом осуществ­ляется сведение поверхности, явления к сущности, единичного, особенного к всеобщему. И если такое сведение действительно происходит, то это — лишь логическое следствие из осуществляе­мого в объективном идеализме Гегеля отрыва всеобщего от еди­ничного и особенного, сущности от явления, поверхности и пре­вращения такого всеобщего, такой сущности в определяющее.

Мы говорили об одной стороне методологии К. Маркса и Гегеля. Но уже у Гегеля и особенно у К. Маркса имеется и прямо противоположная, вторая сторона. Уже Гегель фактически, не в ка­честве методологического принципа, признавал и своеобразную сущ­ность мира по отношению к духу, к философии наряду с отрица­нием своеобразных сущностей различных предметов (К. Маркс позднее заметит, что Гегеля интересует не «логика дела», а «дело логики» при рассмотрении конкретных предметов). В воззрениях молодого К. Маркса имеются как та, так и другая названные стороны. Однако позиция К. Маркса уже в это время все же отлична от позиции Гегеля. У Гегеля единство обеих сто­рон существует в форме непосредственного тождества, в котором доминирует первая сторона. Маркс в отличие от Гегеля стремится (применить философию главным образом для изменения, действительности. А это внутренне связано с постепенным выдвижением второй из названных сторон на первый план.

Вторая сторона существует во взглядах К. Маркса уже как отличная от первой, но вместе с тем пока отношение обеих сторон в методологическом плане не осознается. Обе стороны имеются в сознании просто как различные. Первая сторона по существу не отрицается, не преодолевается, ибо изменение действительности трактуется идеалистически.

И все-таки. Если на первый план выдвигается изменение дей­ствительности, то тем самым акцентируется внимание именно на отличие действительности от философии. Если бы действительность не рассматривалась как отличная от философии, то не встала бы задача ее изменения. У Гегеля фактически центр тяжести лежит на тождестве философии и действительности, у Маркса в это время — на отличии действительности от философии. Такому пред­ставлению К. Маркса об отношении философии и действительности соответствует вполне определенное понимание отношения всеобщего и особенного, единичного, сущности и явления, поверхности. Если у Гегеля фактически господствует в общем и целом отождествление особенного и единичного с всеобщим, поверхности яв­ления с сущностью, то у Маркса выступает на первый план мето­дологическое отличие особенного и единичного от всеобщего, поверхности, явления от сущности, соответственно и в большей степени учитывается воздействие единичного и особенного на все­общее, поверхности, явления на сущность. Правда, это представ­ление существует еще в рамках отрыва сущности, всеобщего от поверхности, явления, особенного и единичного, и, значит, одновре­менно с отождествлением особенного и единичного с всеобщим, поверхности, явления с сущностью.

Обе эти стороны образуют противоречие внутри ещё идеали­стических воззрений К. Маркса. Оно существует вследствие того, что внутри идеализма зарождаются такие моменты, развитие, которых впоследствии приведет к материалистическому пониманию действительности.

По нашему мнению, идеализм, поскольку он основывается на отрыве сознания от действительности, от материи, по своей сути есть мировоззрение, освящающее, увековечивающее существующее. При строгом следовании сути идеализма, взятой в чистом виде (фактически такое следование строго осуществляется как исклю­чение), обнаруживается, что идеализм внутренне связан с мета­физикой, с утверждением неизменности существующего.

Если на почве идеализма признается изменение существующе­го, если идеализм пытаются соединить с диалектикой, то это не что иное, как противоречие: предпосылки материалистического подхода возникают внутри своей противоположности, существуя в этой противоположности в качестве снятых, подчиненных моментов. Моменты материалистического подхода к действительности, к со­знанию существуют внутри своей противоположности именно в ка­честве снятых, преобразованных, т. е. не в качестве собственно моментов материализма. Дело не обстоит таким образом, будто моменты материализма и идеализма (как самостоятельные) сосу­ществуют друг с другом или соединяются механически. Внутреннее противоречие есть противоречие в едином, в одном и том же. Внут­реннее противоречие между идеализмом и диалектикой обнаружи­вается при том необходимом условии, что выясняется внутреннее единство идеализма и метафизики, с одной стороны, материализма и диалектики—с другой. В таком случае противоречие между идеа­лизмом и диалектикой является по своей сущности противоречием между идеализмом и материализмом, а также между метафизикой и диалектикой.

В рассматриваемый период К. Маркс был гегельянцем, хотя и не ортодоксальным. Противоречие между идеализмом и диалек­тикой имелось, как известно, и в философии Гегеля. Однако в воз­зрениях молодого К. Маркса, подготавливавшего докторскую диссертацию, это противоречие существует на более высоком уровне.

Центром внимания Гегеля было создание завершенной философии. Это обстоятельство приводило к тому, что на первый план в гегелевской философии выдвигается объяснение существующего именно как существующего. Напротив, К. Маркс главным этапом в жизненном пути философии считал критику, изменение сущест­вующего, обмирщение философии. Еще в пределах идеализма К. Маркс в противоположность Гегелю перенес акцент с идеализма на диалектику, с объяснения существующего как существующего на изменение существующего и на объяснение существующего в качестве изменяющегося. Между желанием объяснить мир в каче­стве изменяющегося и подлинным осуществлением желания лежит немалый путь.

Во время подготовки докторской диссертации в воззрениях К. Маркса уже происходит процесс перенесения указанного акцен­та. Эти моменты во взглядах К. Маркса наиболее подвижны, они растут, за ними будущее. Но в данное время в его взглядах преоб­ладает гегелевский подход к действительности.

К. Маркс осознает, что он выходит за рамки гегелевского понимания спекулятивного, что в отличие от Гегеля главным в «жизненном пути» философии следует считать не завершенную философию, а обмирщение философии, критику существующего. Однако К. Маркс пока не осознает природы идеализма, природы спекулятивного вообще и природы гегелевского идеализма в част­ности.

Сформулируем сказанное в категориальном аспекте.

Перенесение отмеченного выше акцента уже происходит, но еще не завершилось. И это положение противоречиво. Какова же ступень существования противоречия? Во-первых, К. Маркс осоз­нает отличие своего подхода к действительности и своего понима­ния спекулятивного от гегелевского. Во-вторых, он все-таки остается в основном гегельянцем, а следовательно, его взгляды в определенных отношениях тождественны гегелевским. И К. Маркс, по нашему мнению, понимает, что в своих принципах гегелевская философия не преодолена. В-третьих, поскольку отличие нового подхода к действительности, нового понимания спекулятивного от прежнего, гегелевского обнаружено и вместе с тем прежнее понимание не преобразовано до конца под углом зрения нового, по­стольку старый, гегелевский, и новый подходы существуют в это время в сознании К. Маркса как различные, отличные друг от друга и вместе с тем безразличные друг другу.

Противоречие между идеализмом и диалектикой, между под­ходом к существующему как неизменному и как к изменяющемуся, на той ступени, на которой оно присутствует во взглядах К. Марк­са периода подготовки им докторской диссертации, — это проти­воречие обнаруживается и в трактовке К. Марксом отношения сущности и явления, а также познания и предмета познания.

К пониманию К. Марксом в период подготовки докторской диссертации отношения сущности и явления, всеобщего и особен­ного, единичного приложима, с определенными модификациями, характеристика тайны спекулятивной конструкции, данная впо­следствии самим К. Марксом в совместной с Ф. Энгельсом работе «Святое семейство...»31. Суть гегелевской спекулятивной конструк­ции, указывает К. Маркс в «Святом семействе...», в том, что от конкретных предметов, например яблок, груш, миндаля и т. д., отвлекают некоторые общие черты и образуют понятие, например, «плод вообще». Затем отрывают понятие от конкретных предметов, превращая его в нечто самостоятельное, в самостоятельную суб­станцию. После чего для объяснения отличий яблок, груш, миндаля и т. д. друг от друга утверждают, что всеобщее, понятие, само из себя полагает различия.

Всеобщее, сущность предстает чем-то совершенно самостоя­тельным, оторванным от особенного и единичного, от явлений. Если последовательно осуществлять спекулятивную конструкцию, то особенное и единичное целиком оказываются положенными всеобщим, а явления — сущностью. Тогда особенное и единичное не могут изменять всеобщее, а явление не может изменять сущ­ность. В таком случае сущность, всеобщее выступают на самом деле как неизменные.

Уже Гегель в противоречие со своей спекулятивной конструк­цией фактически учитывал во многих случаях влияние явления на сущность, единичного и особенного на всеобщее. К. Маркс же еще в период подготовки докторской диссертации выдвигает та­кую идею (обмирщения философии как главного звена в «жизнен­ном цикле» философии), которая при своём последовательном осо­знании требует признания в качестве методологического положе­ния определяющего влияния явлений на сущность, единичного и особенного на всеобщее в формировании сущности, всеобщего, требует признания исторически преходящей сущности. Но в этот период К. Маркс пока не осознает в общем виде методологических требований, вытекающих из названной идеи. Фактически господст­вует в его взглядах идеализм гегелевского типа и, следовательно, преобладает понимание отношения сущности и явления, всеобщего и особенного, единичного под углом зрения гегелевской спекуля­тивной конструкции. У К. Маркса существует противоречие между пониманием сущности как неизменной и изменяющейся, между пониманием сущности, всеобщего как целиком полагающих явле­ние, особенное и единичное и намечающимся пониманием того, что явление, особенное и единичное определяющим, образом влияет на формирование сущности, всеобщего.

В сознании К. Маркса это противоречие находится пока преи­мущественно на уровне различения безразличных друг к другу подходов, т. е. на уровне категории «разность». Аналогичное про­тиворечие обнаруживается и в трактовке К. Марксом отношения познания и предмета познания. Методология К. Маркса в период написания докторской диссертации отличается от методологии младогегельянцев: К. Маркс не возвращается от Гегеля к Фихте, не становится субъективным идеалистом.

К. Маркс сознательно желал раскрыть за экзотерическим эзо­терическое, за внешним внутреннее, за поверхностью сущность и объяснить поверхность из сущности, внешнее из внутреннего, экзотерическое из эзотерического. К. Маркс, идя от поверхности (например, от толкования тех или иных положений Гегеля в каче­стве вытекающих из простого приспособления их автора к сущест­вующим условиям) к сущности, внутреннему (к определению принципов гегелевской системы, которые и порождают эти при­способления) и к противоречивому единству внутреннего, форми­рующегося и развивающегося в этом противоречивом единстве, шел и к определению исторических пределов гегелевской филосо­фии. Причем в известных отношениях К. Маркс уже превосходил ее.

Весьма любопытно и примечательно следующее обстоятель­ство. Осознанного стремления к выявлению внутреннего, сущности и к объяснению на основе сущности, внутреннего поверхности, внешнего еще недостаточно для того, чтобы действительно выявить сущность, внутреннее и на самом деле объяснить на этой основе поверхность, внешнее. К. Маркс в тот период не прошел путь от поверхности к сущности в процессе подлинного познания данного отношения. Ведь в отношении философии и земной действитель­ности сущностью является не философия, а земная действитель­ность, причем не просто земная действительность, а материальная общественная практика. Сама земная действительность восприни­мается К. Марксом нерасчлененно, в ней не выделяются более глубокие и менее глубокие сферы. Чтобы обоснованно прийти к этому, необходимо было еще совершить довольно сложное и за­кономерное движение, закономерности которого мы проследим ниже. Но пока для К. Маркса в отношении философии и земной действительности философия представляется сущностью, внутрен­ним, а земная действительность в ее своеобразии по отношению к философии — явлением. В качестве сущности К. Марксу пред­оставляется не то, что на самом деле есть сущность, и более того, в некотором значении прямо противоположное сущности, а в каче­стве явления в его противоположности к сущности предстает та область, где на самом деле находится сущность.

Отсюда, на наш взгляд, следует такой вывод. Если наука развивается от поверхности к сущности, если исследователь нахо­дится на одном из промежуточных этапов этого пути, то он, с од­ной стороны, в известной степени проникает в сущность, во внут­ренние связи, и в какой-то мере истинно познает их. С другой стороны, в его сознании те или иные моменты явления, поверхнос­ти выступают в качестве сущности, или моментов собственно сущ­ности, а сущность, или те или иные моменты собственно сущнос­ти - в качестве поверхностных, являющихся. Таким образом, с одной стороны, имеется истинное отражение тех или иных моментов поверхности и сущности, а с другой стороны, в сознании положение дела предстает как бы в перевернутом виде, как в ка­мере-обскуре. Эти моменты перевертывания действительного Положения вещей имеются даже в том случае, если исследователь осознает в общем виде методологическое, логическое правило: иди от поверхности к сущности, найди сущность и объясни из нее по­верхность.

Вообще избежать моментов «переворачивания» истинного по­ложения вещей на пути развития науки от поверхности к сущно­сти, на наш взгляд, невозможно. Но можно, если разработана методология, логика научного исследования, определять в общем виде стадию развития предмета исследования, стадию развития науки об этом предмете. Определение стадии развития науки, на которой находится исследователь в данное время, позволяет видеть перспективу дальнейшего развития, предвидеть в общей форме, какого типа «перевертывания» следует ожидать на данной стадии и более целенаправленно осуществлять переход к более развитой стадии научного исследования, более целенаправленно устранят «перевертывания», необходимые на данной стадии и перестающие быть необходимыми на более развитой стадии научного исследо­вания.

В соответствии со сложившимися в это время у Маркса взгля­дами он должен был с точки зрения философии и притом с пози­ции определенной философии обратиться к критике земной дейст­вительности. В процессе этого взаимоотношения, в котором определяющим должна быть, соответственно этим взглядам, фило­софия, изменится как философия, так и земная действительность. К. Маркс был готов и, более того, даже. стремился к изменению как сущности, так и явлений в процессе их взаимоотношения, хотя он и полагал, что определяющее в этом изменении — сущность, понимаемая в качестве определенной философии.

Дальнейшее развитие было возможно либо посредством кри­тического рассмотрения литературы, в которой ученики Гегеля искали внешние односторонности и «тайные намерения» в выска­зываемых им взглядах; либо путем обращения к самой действи­тельности и анализу непосредственно отношения гегелевской фило­софии и действительности; либо путем непосредственного обраще­ния к действительности, непосредственного сопоставления филосо­фии Гегеля и действительности с учетом уже выявленных в работах гегельянцев ограниченностей философии Гегеля.

Последовательный мыслитель должен был разобраться прежде всего в уже выявленных к тому моменту внешних ограниченностях философии Гегеля и вскрыть их корни в недостаточности самого принципа философии Гегеля или в недостаточном понимании им своего принципа. Конечно, сами эти выявленные ограниченности были добыты посредством сопоставления философии (здесь фило­софии Гегеля) с новыми данными, с изменившейся действитель­ностью. Поэтому в конечном итоге основной путь развития — именно сопоставление высшей формы унаследованного знания с новыми данными, с изменившимся предметом. Однако, если до то­го или иного исследователя уже началась критика высшей формы унаследованного знания, необходимо прежде всего разобраться в ней.

К. Маркс и предполагает, по-видимому, вначале заняться кри­тическим рассмотрением послегегелевской философии. «Что касает­ся самих этих направлений, то я в другом месте вполне выясню их отношение частью друг к другу, частью к гегелевской философии, а также отдельные исторические моменты, в которых проявляется это развитие»32.

О том, что К. Маркс первоначально хотел идти по первому пути, свидетельствует фактическое направление его интересов: сначала он собирался уделить преимущественное внимание фило­софской критике религии, а критика политики, по-видимому, рас­сматривалась как момент критики религии. В самом деле, К. Маркс и Б. Бауэр в 1841 г. предпринимают попытки создать журнал с характерным названием «Архив атеизма». Совместно с Б. Бауэром К. Маркс планирует написать памфлет «Трубный глас страшного суда над Гегелем, атеистом и антихристом», в котором должны были быть изложены их взгляды на религию и на взаимо­отношение религии и государства.

Как известно, некоторая доля Марксова труда содержится лишь в первой части «Трубного гласа...», написанной в августе-сентябре главным образом Б. Бауэром и вышедшей из печати в начале ноября 1841 г. Для второй части К. Маркс готовил разде­лы по христианскому искусству и гегелевской философии права. Имея в виду концепцию К. Маркса, изложенную им в подготови­тельных тетрадях к диссертации, планы издания журнала и напи­сания совместной с Бауэром работы на вполне определенную тему, можно полагать, что К. Маркс хотел проанализировать отноше­ние религии и искусства в связи с критическим рассмотрением соответствующих взглядов Гегеля и обнаружить корни приспособ­ления Гегеля к прусскому государству в недостаточности принци­пов философии права Гегеля или в недостаточном понимании Гегелем своих принципов.

Попытка таким образом проанализировать гегелевскую фило­софию права уже отчасти своей внутренней логикой толкала исследователя к рассмотрению самого существующего и действую­щего прусского государства и права. Ведь если . искать корни гегелевского апологетического отношения к прусскому государству и праву в недостаточности самих принципов гегелевской филосо­фии права в рамках развитой К. Марксом в подготовительных тетрадях к диссертации концепции отношения философии и дейст­вительности, то рано или поздно необходимо точно выявить, в чем состоит сама эта апологетика Гегеля и, значит, прежде всего, к чему приспосабливается философ.

Наметив в качестве главной идеи отношение философии и действительности, обмирщение философии, философскую критику действительности и изменение самой философии в процессе критики, К. Маркс планировал начать и начал с критики религии, связи критики религии с критикой политики, права, государства, причем критика государства и права выступала подчиненной критике религии. Затем он переходит непосредственно к философской критике государства и права, к философской критике поли­тики как к главной задаче — между 15 января и 10 февраля 1841 г. он пишет статью «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции».

Этот переход совершается в процессе углубления критики ре­лигии. К. Маркс в конце января того же года пишет статью «Лютер как третейский судья между Штраусом и Фейербахом». Статья доказывает, что К. Маркс воспринял суть антиспекулятив­ной направленности книги Фейербаха «Сущность христианства», вышедшей в июне 1841 г. В споре Штрауса и Фейербаха о чуде К. Маркс встает на сторону Фейербаха: «...чудо есть реализация естественного, т. е. человеческого, желания сверхъестественным способом»33, за чудом не стоит никакой отличной от человече­ского желания духовной силы. Правда, самого человека К. Маркс интерпретирует не материалистически, а идеалистически, как отдельное индивидуальное самосознание всеобщего человеческого самосознания. Тем не менее К. Маркс вслед за Фейербахом ищет и полагает, что видит, земную основу религии — в желаниях, чувствах человека или в силе духа.

Для Фейербаха извращение заключалось в самой религии, сами же человеческие отношения, сам человек представлялись естественными и неизвращенными, поэтому задача критики религии ограничивалась им сведением религии к уже наличному, подлин­ному естественному человеку. В отличие от Фейербаха К. Маркс, искавший корни гегелевского апологетического отношения к прусскому государству, перешедший к прямой критике прусского госу­дарства, права, политики, именно в этой земной основе, в ее извращенности и должен был искать корни извращенного религи­озного сознания.

Переход от критики религии как главной задачи к критике, политики, государства и права как главной задаче предполагал углубление критики религии до поиска ее земной основы и крити­ческое отношение к существующей политике, государству и праву. В процессе отмеченного перехода критика религии сама по себе, в своей собственной области и в связи с философией имеет более глубоким этапом переход к критике политики, государства и пра­ва, но сначала как подчиненной философской критике религии, как критика, направленная на поиски земной основы религии.

 

Методологически-логические выводы

В общем виде ход познания совершается от критики более поверхностной сферы (жизни общества) — религии — к критике более глубокой сферы (жизни общества) — политики, государства и права. Уже в пределах критики более поверхностной сферы зарождается критика более глубокой сферы, но лишь как подчи­ненный момент критики более поверхностной сферы. Более глубо­кая сфера рассматривается не сама по себе, а лишь в связи с более поверхностной сферой, постольку, поскольку это нужно для рассмотрения последней. Затем в данном случае начинается све­дение более поверхностной сферы к более глубокой, поиски того, на чем основывается эта более поверхностная сфера. Фактически менее глубокая сфера сводится, отождествляется с более глубо­кой. При этом отождествление происходит так, что специфика менее глубокой сферы и специфика более глубокой сферы по сути дела остаются в стороне. Специфика менее глубокой сферы объяс­няется только из того, что в менее глубокой сфере тождествено с более глубокой. Но это еще не достаточное объяснение менее глубокой сферы: если религия предстает лишь извращенным сознанием, долженствующим быть сведенным к наличным естест­венным, подлинным человеческим отношениям, то остается необъ­ясненным появление, происхождение самой извращенности созна­ния из земной основы.

Чтобы объяснить менее глубокую сферу, необходимо не только свести ее к более глубокой сфере, но и из специфики более глубо­кой сферы вывести специфику менее глубокой сферы, т. е. объяс­нить более поверхностное различие через единое с ним более глубокое различие.

При переходе от менее глубокой сферы к более глубокой про­исходит в процессе познания «переворачивание»: та сфера, кото­рая представлялась сначала главной, доминирующей превра­щается в подчиненную и наоборот. При этом переворачивание является не только формальным, но и содержательным: изме­няется и содержательно понимание как менее, так и более глубо­кой сферы.

Переход К. Маркса к критике политики, государства и права как главной задаче совершался в единстве внутреннего и внешне­го, внутренней «логики» индивидуального развития и внешних воздействий. В каждый данный момент внешние воздействия вос­принимаются избирательно, по-разному в зависимости от внутрен­ней логики развития индивида. Одно и то же внешнее воздействие вызывает различные изменения в зависимости от испытывающего их индивида. Внешние воздействия воспринимаются избирательно различными индивидами с различной внутренней «логикой» разви­тия. Например: «Политическое движение, начавшееся в 1840 г., освободило г-на Бауэра от его консервативной политики и подняло его на один момент до либеральной политики. Но и тут политика была, собственно говоря, только предлогом для теологии»34. Меж­ду тем как Маркс поднялся до революционной политики и подчи­нил критику религии критике политики.

Конечно, переход Маркса от критики религии к критике поли­тики, государства и права как к главной задаче был переходом. к более глубокому пониманию положения вещей. Но все-таки поиск корней религии в политике, государстве и праве предпола­гал утверждение, что именно политика, государство и право яв­ляются главной сферой действительности. Это был, так сказать, «политический» идеализм. Фактически не самая глубокая сфера предмета (действительности, жизни общества) представлялась в качестве самой глубокой сферы. Таким образом и здесь, с одной стороны, осуществлялось движение от поверхности к сущности, от менее глубокой сферы предмета к более глубокой и выявлялось истинное, подлинное соотношение сфер (политика, государство и право ближе стоят к экономическому базису общества, и эти отно­шения являются объективно более глубокими, чем религия); с другой стороны, в этом движении допускается переворачивание истинного положения: более глубокая из уже выявленных сфер предмета представляется самой глубокой, а та сфера, которая на самом деле образует сущность предмета (общества), еще по сути дела вообще не включается в поле зрения.

Более того, критика политики, государства и права в свете имевшейся у Маркса концепции отношения философии и действи­тельности была главным образом философской критикой. Сущ­ностью политики, государства и права оказывалась определенная философия, а политика, государство, право — миром явлений. Следовательно, главной формой идеализма, присутствовавшей в этом воззрении, был, так сказать, «философский» идеализм.

Но уже при осуществлении первых попыток создания системы философии права К. Маркс убедился в том, что философия не, должна быть произвольной по отношению к конкретной науке, к предмету философствования, что она зависит от самого предме­та. Правда, он перешел не к изучению предмета самого по себе, а к изучению идеи самого предмета, что противоречило требованию изучения предмета самого по себе. В период работы над докторской диссертацией методологическое положение об известной неза­висимости предмета от познания, от философии выступает во взгляде, согласно которому философия, сущность в отношении к миру явлений земной действительности, не только воплощается, но изменяется, развивается, хотя при этом мир явлений изобра­жался как та же философия, сущность, но с обратным знаком.

Поскольку допускается известная независимость предмета познания от познания, земной действительности от философии, мира явлений от сущности, постольку допускается также в качест­ве методологического, логического, гносеологического требования, требование изучения предмета самого по себе, фактического и в этом смысле конкретного изучения предмета. Итак, политика, государство и право должны были быть рассмотрены в их факти­ческом существовании. Следовательно, необходимо было точное знание осуществляющейся политики, существующих государства и права. Вместе с тем требовалось выявить осуществление опреде­ленной (гегелевской) философии35 — разума, абсолютного духа, сущности земной действительности — в политике, государстве и праве. Определяющим, решающим является, по Марксу, именно соответствие политики, государства и права философии, в которой осознана и представлена сущность земной действительности, объ­ективный дух. Определяющей, решающей является философская критика (ведущаяся с позиций гегелевской философии) политики, государства и права. В этом случае кажется, что философской критики вполне достаточно для изменения существующих политики, государства и права. Но в процессе этой критики будут выявлены, по мнению Маркса, и историческая определенность, исторические пределы самой данной философии, т. е. изменится она сама.

К. Маркс еще не осознает, что сама по себе последовательная, беспощадная философская критика существующих политики, госу­дарства и права не может изменить существующие политику, государство и право.

К. Маркс не осознает еще, что последовательная, беспощад­ная философская критика существующих политики, государства и права рано или поздно вызывает практическое противодействие; если же философская критика продолжает последовательно осу­ществляться при наличии практического противодействия, то она перерастает в практическую, материальную борьбу, в ходе которой изменяется и само содержание философской критики.

В период подготовки докторской диссертации К. Маркс начи­нает переходить на позиции революционного демократизма. Нача­ло перехода К. Маркса к революционному демократизму обнару­живается и в его атеизме, в его критике религии, доходящей до поисков земной основы религии в существующих праве, политике, государстве, и в выдвижении в качестве главной идеи — идеи обмирщения философии, критики существующей земной действи­тельности.

Однако переход на позиции революционного демократизма не совершился окончательно: критика политики, права, государства еще не выдвинулась на первый: план, критика существующего представлялась по преимуществу в качестве философской критики. религии и наличной философии.

 


22 Подробно и обстоятельно пишет об этом О. Корню в своем большом труде «К. Маркс и Ф. Энгельс. Жизнь и деятельность». М., 1959. Поэтому мы отсылаем читателя к его монографии (т. I, гл. 3).

23 См. О. К о р н ю. К. Маркс и Ф. Энгельс. Жизнь и деятельность.

24 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 197.

25 См. там же.

26 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 24.

27 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 211.

28 См. там же, стр. 76—77.

29 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 77.

30 Там же.

31 См. К. Марк с и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, стр. 62—67.

32 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Из ранних произведений, стр. 79.

33 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 28.

34 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, стр. 124.

35 У Гегеля философия представляет собой осознание абсолютного духа, а не сам абсолютный дух. Но признание существования абсолютного духа есть признание отрыва существующего общественного сознания от породив­шей его основы. При этом общественное сознание в том виде, в котором оно осознается мыслителем, и выдается за абсолютный дух. Таким образом, фило­софия выступает не только как осознание абсолютного духа, но, явно или неявно, определенная философия утверждается в качестве самого абсолютного духа. Здесь мы имеем в виду эту вторую сторону противоречия.