§ 2

О ПРЕДПОСЫЛКАХ НАЧАЛА НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ К. МАРКСА (ПРОДОЛЖЕНИЕ). ПИСЬМО К. МАРКСА ОТЦУ ОТ 10 НОЯБРЯ 1837 г.

После окончания гимназии К. Маркс по совету отца решает приобрести «практическую профессию» юриста и поступает в 1о35 г. на юридический факультет Боннского университета. В се­редине 1836 г. он был переведен отцом в Берлинский универ­ситет.

Основной его интерес был направлен на философию изуче­ние которой он совмещал с занятиями юриспруденцией.

Увлечение поэтическим творчеством, которое испытывает Л. Маркс главным образом под влиянием разлуки с любимой, с Женни фон Вестфален, будущей верной супругой К Маркса хотя и было интенсивным, но довольно скоро проходит, ибо К. Маркс убеждается, что поэзия не его призвание. В ноябре 1837 г. он пишет: «...поэзия могла и должна была быть только попутным занятием: я должен был изучать юриспруденцию и прежде всего почувствовал желание испытать свои силы в фило­софии»6. По сути дела предпочтение философии имело место Уже в гимназическом сочинении на свободную тему, а здесь оно сформулировано совершенно явно и определенно.

К. Маркс ставит своей задачей создание новой системы философии права. «Обе они (юриспруденция и философия.— В. В.) так переплелись между собой, что я, с одной стороны, прочёл—без всякого критического отношения, по-ученически— Гейнекция, Тибо и источники (так, например, я перевёл на не­мецкий язык две первые книги пандектов), с другой стороны, я пытался провести некоторую систему философии права через всю область права»7. Таким образом, у Маркса переплетаются занятия теоретической и «практической профессией», профессией, по преимуществу занимающейся абстрактными истинами, и про­фессией, по преимуществу непосредственно вторгающейся в, жизнь. Он пытается осмыслить «практическую профессию» под углом зрения теоретической, причем осмыслить по-новому: Маркс стремится осмыслить право с точки зрения новой системы философии. Тут имеется желание соединить теорию с «прак­тикой», философию с целой конкретной наукой. Рассмотрение конкретной науки под углом зрения философии означает, на наш взгляд, что фактически, на деле занятие конкретной наукой играет в таком случае подчиненную роль по отношению к фило­софии. Характерно, что К. Маркс стремится охватить всю об­ласть права, всю отдельную конкретную науку.

Рассмотрим подробнее попытку построения К. Марксом новой системы философии права. Эта (несохранившаяся) ру­копись8 К. Маркса состояла из двух частей: метафизики права и философии права. Вторая часть в свою очередь делилась на учение о формальном и материальном праве. «Вначале шла у меня метафизика права, — как я милостиво окрестил её, — т. е. принципы, размышления, определения понятий, оторванные от всякого действительного права и всякой действительной формы права, всё это на манер Фихте, только у меня современнее и бессодержательнее»9. (Отрыв метафизики права от самой фило­софии права выступает у Маркса и как отрыв от действительного права и действительной формы права. Отрицая этот отрыв, К. Маркс по существу отрицает отрыв философии от данной конкретной науки. Но в какой форме и на каком уровне он осознается и почему отрицается К. Марксом? В общей форме этот отрыв характеризуется К. Марксом как противополож­ность между действительным и должным, т. е. между тем, что есть, и тем, что должно быть. «В качестве введения, — пишет К. Маркс, — я предпослал некоторые метафизические положе­ния и довёл этот злополучный опус, почти в триста листов, до публичного права.

Здесь прежде всего оказалась серьёзной помехой та самая противоположность между действительным и должным, которая присуща идеализму; она же породила дальнейшее неуклюжее и неправильное подразделение»10. Маркс полагает, что такая про­тивоположность присуща всякому идеализму. И это верно. Одна­ко под идеализмом он подразумевает здесь философию Фихте и Канта и не относит к идеализму философию Гегеля. К. Маркс не видит в гегелевской философии противоположности между действительным и должным, хотя на самом деле такая проти­воположность в ней есть. Что приводит К. Маркса к убеждению в недопустимости противоположности между действительным и должным? Априорная метафизика права приводила к произволу в классификации действительного права, к уродованию понятий действительного права.

Именно неуклюжее и неправильное подразделение действи­тельного права, обусловленное априоризмом метафизики права (здесь право выступает в качестве предмета изучения, но изу­чение ведется под философским углом зрения), заставляет К. Маркса подвергнуть отрицанию отрыв должного от сущего. Противоположность между должным и сущим отвергается К. Марксом именно потому, что исходя из такого взгляда не­возможно понять сущее, действительное.

Следовательно, К. Маркс сначала исходит фактически из должного, оторванного от сущего, действительного11 и пробует соответственно этому должному представить сущее, действи­тельное. В процессе осуществления попытки изобразить сущее, действительное, соответственно намеченному заранее, оторван­ному от действительного должному обнаруживается противопо­ложность действительного, сущего, должному, невозможность стройно и правильно раскрыть сущее, действительное. Действи­тельным, сущим, фактически является конкретная наука, «прак­тическая» дисциплина—юриспруденция, а должным—метафизика ее. Под действительным, сущим, имеется в виду. также философия права в противоположность метафизике права как должному. Таким образом, противоположность между должным и сущим, действительным, выступает и как противоположность между философией и конкретной, действительной наукой и одно­временно как противоположность внутри философии: между метафизикой права и философией права. Как К. Маркс считает возможным разрешение противоположности между должным и сущим? Сначала он говорит об этом, когда характеризует пер­вую часть своей рукописи, а затем—когда сообщает отцу о вто­рой части рукописи. Приведем высказывание К. Маркса из характеристики первой части рукописи: «При этом с самого начала препятствием к пониманию истины служила ненаучная форма математического догматизма, при которой субъект ходит вокруг да около вещи, рассуждает так и сяк, а сама вещь не формируется в нечто многосторонне, развёртывающееся, живое. Треугольник даёт математику возможность делать построения и приводить доказательства; он остаётся просто представлением в пространстве, не развивается в какую-либо высшую форму; его нужно сопоставить с чем-либо другим,—тогда он принимает новые положения, и эти различные положения, отнесённые к тому же самому предмету, создают для треугольника различные отношения и истины. Совсем иначе обстоит дело в конкретном выражении живого мира мыслей, каким является право, государ­ство, природа, вся философия: здесь нужно внимательно всмат­риваться в самый объект в его развитии, и никакие произволь­ные подразделения не должны быть привносимы; разум самой вещи должен здесь развёртываться как нечто в себе противоре­чивое и находить в себе своё единство»12.

Здесь по сути дела излагаются мысли Гегеля, выраженные им в знаменитом предисловии к «Феноменологии духа»13. Кри­тика К. Марксом противоположности должного и сущего, дейст­вительного, содержащейся в философии Фихте и Канта, есть критика субъективно-идеалистического взгляда на отношение должного и действительного с позиций объективно-идеалистиче­ского понимания этого отношения. Право, государство, природа, вся философия квалифицируется как «живой мир мыслей». Все это есть деятельность духа. Развитие, переход в высшую форму совершается именно в живом мире мыслей. Задача субъекта здесь заключается лишь в том, чтобы прослеживать, как разви­вается «разум самой вещи», как разум вещи развертывает свою противоречивость и находит свое единство. Речь идет не просто о вещи самой по себе, не о развитии вещи самой по себе, а о разуме вещи, о развитии разума вещи.

На самом деле, как покажет К. Маркс впоследствии, при­знание разума вещей есть спекулятивное представление, которое не позволяет познать специфику предмета, его специфическое развитие, представление, которое органически связано с пони­манием философии как науки наук и рассмотрением каждой области, будь то право, или государство, или природа и т. д., всего лишь как прикладной философии. С этой позиции невоз­можно познать предмет, вещь такими, каковы они есть в дейст­вительности. При гегелевском подходе к предмету, в данном случае к праву, противоположность должного и сущего, дейст­вительного полностью не устраняется. К. Маркс стремится к отрицанию противоположности должного и действительного вообще, на самом же деле он отрицает лишь одну форму понима­ния этой противоположности, которую он принимает за противо­положность должного и действительного в общем и чистом виде, и стоит фактически, неосознанно на позиции признания этой противоположности в другой форме. Таким образом, в данном случае мыслитель, полагая, что он отрицает нечто во всех его формах, вообще, на самом деле не различает это нечто в чистом виде, независимо от всех его форм, отождествляет это нечто как таковое с какой-либо его формой. Отрицая одну (или одни) форму (ы), он неосознанно принимает другую форму того же самого нечто, которое он желает отвергнуть как таковое.

К. Маркс хочет познавать вещи без привнесения в них про­извольных определений и вместе с тем говорит о разуме вещи. Между требованием изучать вещь такой, какова она есть, без привнесения произвольных определений и признанием разума самой вещи существует противоречие, ибо признание разума самой вещи обусловливает необходимость наличия произвольных определений (что К. Маркс выявит позже). Но пока противоре­чие лишь фактически существует, оно не осознается в качестве противоречия. Объективно это противоречие в познании уже есть, но оно не существует для сознания субъекта, не осознается субъектом. Осознается же противоречие между требованием изучать предмет таким, каков он есть, без внесения произвольных определений и сугубо, исключительно внешним подходом к пред­мету осознается, что сугубо внешний подход к предмету не толь­ко не позволяет понять существо дела, но и вносит произволь­ные определения при попытке выявить существо дела.

Начиная рукопись, К. Маркс думал, «будто материя и форма могут и должны развиваться отдельно друг от друга...»14. Попытка рассмотрения конкретной науки (юриспруденции) под этим углом зрения убедила его, что таким образом невозможно обнаружить реальную форму, что такой подход дает возмож­ность лишь «легкой и поверхностной классификации» и что при этом упускается «дух», «разум», «истина» изучаемого объекта.

И здесь самокритика К. Маркса в основном совпадает с критикой Гегелем кантовской ограниченности в применении формы15.

Завершая рукопись в той ее части, которая посвящена мате­риальному частному праву, К. Маркс заметил, что его схема в ос­новном воспроизводит схему Канта. «В заключительной части материального частного права я заметил ложность всей системы, которая в основной своей схеме соприкасается со схемой Канта, совершенно отличаясь от неё по выполнению. Снова для меня ста­ло ясно, что без философии мне не пробиться вперёд. Таким обра­зом, я мог с чистой совестью снова кинуться в её объятия, и я написал новую метафизическую систему принципов, в конце которой опять-таки вынужден был убедиться в непригодности как этой си­стемы, так и всех моих прежних попыток»16.

Итак, К. Маркс убедился в непригодности философии Канта (и, как мы видели ранее, также философии Фихте) для выявления сущности «духа», «разума», «истины», вещи. С позиции философии Канта право поддавалось в лучшем случае «легкой и поверхност­ной классификации».

«Завеса спала, — пишет Маркс, — моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов.

От идеализма, — который я, к слову сказать, сравнивал с кантовским и фихтевским идеализмом, питая его из этого источника,— я перешёл к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землёй, то теперь они стали центром её»17. Между прочим, отсюда с очевидностью следует, что гегелев­скую философию К. Маркс пока не называет и не считает идеали­стической. Он еще не осознает, что искание идеи в самой действи­тельности отнюдь не то же, что рассмотрение действительности, самой по себе, и боги, переселенные из наддействительной сферы в центр действительности, остаются богами и не становятся собст­венно действительностью.

Маркс предпринимает новую попытку, на этот раз попытку создания новой логики. Уже с самого начала он исходит из мысли. Гегеля — искать идею в самой действительности. Маркс хочет убедиться в необходимости и конкретности духовной природы, в том, что она «имеет такие же строгие формы, как телесная» при­рода. Эта мысль также принадлежит Гегелю. Нет, ничего удиви­тельного, что такая установка завлекла Маркса в объятия гегелев­ской философии: «Я уже раньше читал отрывки гегелевской философии, и мне не нравилась её причудливая дикая мелодия. Я захотел ещё раз погрузиться в море, но с определённым намере­нием — убедиться, что духовная природа столь же необходима, конкретна и имеет такие же строгие формы, как и телесная; я не хотел больше заниматься фехтовальным искусством, а хотел испы- тать чистоту перлов при свете солнца.

Я написал диалог почти в 24 листа: «Клеант, или об исходном пункте и необходимом развитии философии». Здесь в известной степени соединились искусство и наука, совершенно разошедшиеся друг с другой. И вот я, неутомимый путник, принялся за дело, чтобы философско-диалектически раскрыть божество в таких его проявлениях, как понятие в себе, как религия, как природа, как история. Мой последний тезис оказался началом гегелевской систе­мы, и эта работа, для которой я несколько ознакомился с естествознанием, Шеллингом, историей, стоила мне огромных умствен­ных усилий и написана она так concienne (тонко — Ред.) (она, в сущности, должна была быть новой логикой), что я сам теперь едва могу вдуматься в этот ход мыслей. Это моё любимое детище, взлелеянное при лунном сиянии, завлекло меня, подобно коварной сирене, в объятия врага»18. Маркс хотел создать новую логику, философско-диалектически раскрыв божество (именно божество), т. е. взяв его в имманентном развитии как развертывание в себе противоречивого божества, находящего в себе единство.

В действительности это был не процесс создания новой логи­ки, а лишь уяснение самому себе того обстоятельства, что он стоит на позиции гегелевской, уже существующей логики. Попытка соз­дания новой логики окончилась неудачей подобно тому, как не­удачной оказалась и попытка создания новой системы философии права.

Неудача с созданием новой логики, принятие (пусть времен­ное) высшей формы существовавшей логики — гегелевской логики — заставили К. Маркса обратиться к одним лишь занятиям юрис­пруденцией, отказаться на время от занятий философией, от попыток развития метода, логики. Но это продолжалось, недолго. Переутомление от интенсивной умственной работы и разочарова­ния, пережитые в ходе ее, привели к заболеванию. Во время бо­лезни К. Маркс подробно знакомится с философией Гегеля, его последователей и примыкает к младогегельянскому «Докторскому клубу»19.

Методологически-логические выводы

Если эти попытки рассматривать с точки зрения достижения принципиально нового знания, то они дали главным образом отри­цательный результат, принципиально новое знание не было полу­чено. Но вместе с тем отрицательный результат был одновременно подготовкой к достижению положительного результата. Во-первых, К. Маркс понял непригодность некоторых определенных уже су­ществовавших пониманий метода, логики (а именно метода, содер­жавшегося в философии Фихте и Канта, а также, вероятно, Шел­линга) для осмысления конкретного объекта, конкретной науки, права, и сам убедился посредством рассмотрения целой конкрет­ной науки, что с помощью этих методов можно дать лишь легкую и поверхностную классификацию объекта. Во-вторых, стремление, хотя и окончившееся неудачей, создать новую логику, новую систе­му философии права, т. е. стремление к новому всеохватывающему пониманию широких областей знания: философии и определенной конкретной области знания — юриспруденции — путем их целост­ного рассмотрения, позволило К. Марксу приобрести умение охва­тывать эти области в целом, хотя и в известном ограниченном аспекте. В-третьих, К. Маркс убедился посредством анализа права с точки зрения философии Фихте, Канта и, видимо, также Шел­линга не только в том, что гегелевская логика, гегелевский ме­тод, — самая глубокая из существующих логик, но Маркс удостоверился в невозможности пока превзойти ее.

Если выразить сказанное выше во всеобщей форме, то можно и должно утверждать, что при изучении поверхности какого-либо объекта его стороны, черты поддаются главным образом искусст­венной, внешней для объекта классификации. Тем не менее даже такая классификация позволяет охватить объект в целом, хотя и, с поверхностной точки зрения. На этом уровне познания объекта метод предстает как внешний объекту, извне, до и независимо от объекта данный, как метод, под который подгоняются стороны, черты, связь сторон объекта. Человек, стоящий на этом уровне, не видящий дальнейшей перспективы, может пребывать и пребы­вает в уверенности, что такое понимание метода является единст­венно возможным. В истории философии обобщением названного уровня развития метода и его отношения к конкретному знанию является главным образом философия И. Канта.

В дальнейшем развитии философии было выяснено, что кантовское понимание метода, отношения метода к объекту его при­менения не позволяют изучить существо дела, существо объекта, к которому применяется метод. Гегель, обнаруживший этот недо­статок кантовской интерпретации метода, попытался его преодо­леть. Метод, логика были поняты не как метод, логика, существую­щие независимо от объекта их применения, а в качестве разума самого этого объекта. Фактически, с одной стороны, налицо стрем­ление преодолеть отрыв метода от объекта его применения и, более того, действительное преодоление некоторых моментов отрыва (метод не есть нечто навязываемое объекту, вещи и т. п. извне и произвольно, но есть само развитие этой вещи, есть развертывание сущности, внутренних связей самой вещи). Однако отрыв был более или менее преодолен при рассмотрении поверхности объекта, при применении метода к изучению поверхности объекта. Напро­тив, в понимании сущности объекта отрыв метода от объекта, к которому он применяется, фактически остался: у Гегеля речь шла о разуме самой вещи. Логика, метод становились логикой, мето­дом изучения не действительных вещей, а только логикой, методом мышления, понимаемого в качестве самостоятельной субстанции.

Следовательно, Гегель обнаружил отрыв метода от объекта его применения в поверхностной сфере и перешел к более глубокой сфере объекта и применению метода к сфере сущности. Однако его попытка преодоления отрыва в сфере применения метода к рассмотрению сущности объекта фактически основывалась на этом отрыве, поэтому была противоречива.

К. Маркс посредством изучения одной конкретной области знания, одного достаточно сложного объекта в своем онтогенети­ческом развитии в снятом виде повторил филогенез немецкой классической философии, историю наиболее развитого из сущест­вовавших тогда этапов понимания соотношения метода и его объекта и остановился на высших, опять-таки из существовавших, форме и уровне понимания данного соотношения.

Перейти на новый, более высокий уровень понимания метода, его соотношения с объектом можно было лишь перейдя от осмысле­ния уже имеющейся, унаследованной конкретной науки (права, прежде всего римского права) под углом зрения унаследованного метода (гегелевского) к изучению новых фактов действительности, к изучению новой действительности, такой, которая еще не отрази­лась в данной конкретно-научной теории или вообще еще не была изучена в конкретных науках и не была осмыслена методологичес­ки, логически.

Короче говоря, требовалось перейти к изучению самой дейст­вительности и таким путем критически проверить и, если потре­буется, развить понимание метода.

Если рассматривать развитие знания в чистом20, закономерном виде, то переход к новому знанию, к более глубокому пониманию метода совершается тогда, когда прежние понимания метода, старое знание в основном исчерпали себя. Попытки достичь нового знания вначале осуществляются как попытки реализовать возмож­ности старого знания. Когда возможности старого знания в основ­ном исчерпаны, начинаются интенсивные поиски нового знания посредством попыток обнаружения новых фактов, новых данных. Кстати, тогда и становится возможным выделение новизны этих фактов, ибо пока старое знание в общем и целом сохраняет воз­можность развития в своих пределах, т. е. в пределах старого каче­ства, факты в действительности новые, требующие для своего осмысления перехода к качественно новому знанию, еще выступают как такие, которые могут быть интерпретированы и в рамках существующего знания. То же наблюдается и в процессе развития знания о методе.

Новое знание, новое понимание метода, логики пока не воз­никли. Результат поиска К. Маркса оказался с этой точки зрения по преимуществу отрицательным. Одновременно в отрицательном результате содержалось и положительное: само осмысление ста­рого знания очерчивало область поиска не только в том смысле, что более определенно устанавливалось, где и как не надо искать, но из подытоживания достигнутых результатов можно было за­ключить в общем, самом приближенном виде, где, как следует искать (а именно искать через обращение к самой действитель­ности).

Предметом поисков К. Маркса вначале были новая система философии права, новая логика. Средство поиска — рассмотрение конкретной «практической» науки (юриспруденции) с точки зрения «профессии теоретической», занимающейся абстрактными истина­ми. Однако было неизвестно: какова именно эта новая система философии, новая логика. Неизвестно даже: возможна ли она вообще.

Итак, в самом первом приближении область поисков (что и в каких областях знания искать) была намечена. То, что ищется, определяется целиком как обобщение уже имеющегося знания. Идут поиски новой философии, новой логики. В прошлом, даже в ближайшем прошлом, возникли, сменяя друг друга, несколько философий, несколько логик, и каждая последующая была новой по сравнению с предыдущей. Экстраполируя этот ход развития на будущее, можно было предполагать возможность создания еще более новой системы философии, новой логики. Кроме экстраполя­ции прошлого на будущее ничего не было и не могло быть извест­но относительно новой философии, новой логики. С этой стороны они были совершенно не определены, неопределенны.

Рассмотрим теперь это резюме с логической точки зрения. Предмет поисков уже есть и он определен с точки зрения прошло­го, путем, экстраполяции прошлого на будущее: это — философия, логика, а не что-то иное, и притом новая философия, новая логика, т. е. не то, что старая философия, старая логика. Это определе­ние нового отрицательно. Новое само по себе положительно не определено и даже еще неизвестно точно, есть ли оно вообще. С одной стороны, предмет исследования уже есть (как вероятный, желательный предмет исследования), а с другой стороны, неизвест­но, что именно он есть, неизвестно, есть ли, существует ли он вооб­ще. Но это — определение предмета в категории бытия. Ведь в категории бытия фиксируется, во-первых, знание о том, что предмет есть. Во-вторых, посредством категории бытия выражается столь малопознанный предмет, что остается неопреде­ленным, есть ли этот предмет на самом деле и что он собой пред­ставляет.

Если неясно пока, какова именно есть определенность предмета исследования самого по себе, то вместе с тем известно не только то, что это должно быть нечто новое, но также и намечается путь достижения нового. Идея, посредством которой намечается путь, способ достижения нового, у Маркса сначала существует как разделение профессий на два рода: теоретические и практические, интерес к первого рода профессии, осознание опасностей для юно­ши от занятий ею, стремление соединить «профессию теоретиче­скую» с «профессией практической», философию с юриспруденцией, превратить вторую в средство для выработки убеждений в области первой.

Эта идея в своем зародыше сама по себе еще ничего не гово­рит о том, в чем именно должна быть новизна новой философии, новой логики, новизна исследуемого предмета. Но уже одно стрем- ление совместно рассматривать философию и юриспруденцию, ме­тод логику и конкретную науку, осмысление унаследованных наиболее развитых философских систем, наиболее развитых из унасле­дованных форм метода, изучение конкретной области знания (права) под философским углом зрения поставило К. Маркса перед той трудностью (невозможностью создания новой философии, новой логики только путем обращения к унаследованным представлениям о методе в их сопоставлении с унаследованным уровнем развития конкретной науки), разрешение которой выводи­ло на новые пути.

Опробование исследователем с целью получения нового для человечества знания старых способов, путей и средств, выявление возможностей старого знания для получения нового знания есть неизбежный этап в процессе развития научного исследования. На этой стадии собственно процесса получения нового знания нет, но . развитие познания все-таки уже идет к выявлению нового знания, и это движение к выявлению нового знания само еще находится на начальной стадии, т. е. образуются предпосылки не собственно процесса получения нового знания, а предпосылки движения к но­вому знанию, движения, предваряющего собственно процесс получения нового знания.

Взятый в чистом закономерном виде процесс обнаружения нового знания предполагает усвоение высшей формы существова­ния унаследованного мыслительного материала (в данном случае такой формой была логика, метод Гегеля). При этом условии сопоставление унаследованного мыслительного, познавательного материала с новыми фактами позволяет более глубоко интерпрети­ровать их, нежели в том случае, когда новые факты осмысливают­ся в процессе критической переработки или невысшей из унасле­дованных форм познания, или при сугубо фрагментарном усвоении высшей из существующих форм познания. При прочих равных условиях чем глубже усвоение унаследованного познавательного материала, тем более глубоко могут быть поняты новые факты.

Конечно, действительно, совершающееся научное развитие не происходит в чистом виде. Поэтому может случиться и случается так, что тот или иной ученый сопоставляет новые факты не с са­мой развитой из унаследованных форм или ступеней развития науки или не с главным, существенным в наиболее развитой из унаследованных форм или ступеней научного развития. Последнее было характерно для младогегельянцев.

Но если речь идет об основном направлении развития науки, то оно не может произойти без критической переработки самой сути высшей из унаследованных форм, ступеней развития науки. Следовательно, гениальный ученый, гениальный мыслитель выра­жает потребности, закономерности научного развития в более чистом виде, в виде, в большей степени очищенном от случай­ностей.

Уже на стадии непосредственно предшествующей началу воз­никновения нового знания, как показывает анализ письма К. Маркса отцу от 10 ноября 1837 г., возникает и существует про­тиворечие исследования. Это противоречие может быть охаракте­ризовано с различных сторон: с морально-психологической, логи­ческой, гносеологической, методологической и др. Специальное различение перечисленных аспектов и установление их единства увело бы нас Далеко в сторону от нашей цели, ибо потребовало бы специального анализа специфики и соотношения психологии, мора­ли, логики, гносеологии, методологии.

На стадии непосредственно предшествующей началу возник­новения нового знания появляется противоречие между тем, что должно быть создано, и тем, что есть, что существует: например, между потребностью К. Маркса в создании новой системы философии права, новой логики и осуществлением этой потребности. Должное (стремление создать новую систему философии права, новую логику) выступает на этапе предпосылок абстрактно, как формальная возможность, как нечто случайное; оно может осу­ществиться, но может и вообще не осуществиться. Должное еще не есть должное собственно самого существующего.

Таким образом, на этой стадии, когда собственно нового зна­ния еще нет, новое знание вместе с тем уже имеется, но всего лишь как формальная возможность, чистая случайность, — как то, в осуществлении чего нет необходимости. Одновременно, формаль­ная возможность нового знания содержит в себе должное, момент долженствования. (Такое утверждение верно в том случае, если самые начальные стадии идейного развития К. Маркса не только существенным образом отличаются от последующего идейного развития К. Маркса, но и едины с ним, если стадии, этапы идей­ного развития К. Маркса представляют собой внутреннюю связь прерывности и непрерывности.) Но долженствующее быть есть то, что обязательно, необходимо будет, то, что обязательно становится действительностью. Следовательно, существование должного в ка­честве формальной возможности есть противоречие.

Должное, момент долженствования, необходимости превраще­ния формальной возможности нового знания в действительность в данном случае имеет главным образом психологический характер и есть не что иное, как неутомимое, страстное, непоколебимое стремление к познанию намеченного предмета исследования, хотя еще достоверно не известно, существует ли сам этот предмет.

Противоречие на рассматриваемой стадии начала возникнове­ния нового знания есть, кроме того, противоречие между определен­ностью представления о предмете исследования, достигаемой посредством экстраполяции, и неопределенностью знания о нем (неизвестно, каков предмет исследования и существует ли он вообще).

Противоречие на стадии, непосредственно предшествующей началу возникновения нового знания, есть также противоречие между предвосхищением знания о предмете, возможностью дости­жения знания о предмете (возможностью создания новой системы философии, логики) и наличным знанием как знанием лишь абст­рактно, формально возможным. Или, иначе говоря, это есть проти­воречие формальной возможности нового знания: с одной стороны, формальная возможность есть возможность нового знания, и зна­чит, уже новое знание в его возможности, но, с другой стороны, возможность есть формальная и потому еще неизвестно, является ли она возможностью, или есть невозможность21.

Стадия, непосредственно предшествующая началу возникнове­ния нового знания, еще не есть собственно новое знание. Эта стадия предшествует и началу возникновения, и собственно воз­никновению начала возникновения нового знания, есть процесс количественного накопления, который приводит к скачку, изменению качества знания. Но накопление не есть процесс простого, абсо­лютно внешнего, безразличного к качеству количественного накоп­ления. Уже с самого начала этот процесс направляется целью, задачей (создания новой системы философии права, новой логи­ки). Происходит не просто накопление знаний, безразличное к бу­дущему скачку, открытию, а идет и качественная подготовка открытия, хотя подготовка открытия с качественной стороны имеет по преимуществу, но не исключительно, характер отрицания. Во-первых, исключаются из сферы поисков определенные области (в данном случае кантовский, фихтевский и шеллинговский идеа­лизм), в известной степени выделяется то, что должно быть от­вергнуто не только, так сказать, экстенсивно, но и интенсивно (отрицание противоположности должного и сущего, отрыва друг от друга формы и содержания и т. п.). Во-вторых, первоначально выделяется в унаследованном познавательном материале то, что должно быть сохранено в будущем и что отчасти и в измененном виде действительно сохранится впоследствии (идея о развитии самого существа дела, идея о развитии самой вещи, самого пред­мета, через противоречивое единство сторон вещи, предмета в про­цессе перехода низшей формы в высшую и т. д.).

На последующее открытие оказывает влияние как характер сохранения прошлого знания, так и характер отрицания прошлого знания на стадии, непосредственно предшествующей началу воз­никновения нового знания.

Окончившееся неудачей желание К. Маркса создать новую философию, новую логику не исчезло совсем. Хотя К. Маркс и стал гегельянцем, он сохранил стремление преодолеть гегелевскую философию, гегелевскую логику и создать новую философию, новую логику.


6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 8.

7 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 8.

8 Об этой рукописи мы судим по письму Маркса отцу от 10 ноября 1837 г.

9 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 8.

10 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 8.

11 Здесь мы имеем дело с разными, но в известной степени однопорядковыми категориями. Различие между ними не фиксируется К. Марксом и, кроме того, оно тут не имеет значения. Но так как различие между ними все-таки есть, то мы не считаем возможным говорить только об одной категории и отпускать другую. Во всех последующих аналогичных случаях мы будем поступать так же.

12 К. Маркс и Ф Энгельс. Из ранних произведений, стр. 8.

13 См. Гегель. Соч., т. IV. М., 1959, стр. 21—22.

14 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 9.

15 См. Гегель. Соч., т. IV, стр. 26—27.

16 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 11.

17 Там же, стр. 12.

18 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 12—13.

19 См. там же.

20 Знание в чистом виде, как таковое, конечно, не существует, подобно тому, как не существует в чистом виде, например, стоимость или прибавоч­ная стоимость. Но К. Маркс не случайно в выделении прибавочной стоимости в чистом виде, независимо от форм ее проявления видел одно из существен­ных теоретических отличии своей политэкономии от предшествующей. Прием выделения чего-то в чистом виде — один из важных (если не важнейший) приемов проникновения в суть дела.

21 Здесь нужно обратить внимание на то, что речь идет о неосознавае­мом К. Марксом противоречии, но тем не менее о противоречии, действитель­но имеющем место.