§ 8. ФЕТИШИЗМ ВЕЩИ. ОБЪЕКТИВНАЯ ВИДИМОСТЬ СУЩНОСТИ

Вещь как непосредственное единство непосредственности и сущности при первом подходе к ней представляется весьма простой. Исследование ее показывает, что она отнюдь не так проста.

Непосредственность вещи не содержит ничего таинственного. С этой стороны она есть чувственно воспринимаемая вещь. Естественно, что она создается конкретной формой данной субстанции. Ясно также и то, что в различных конкретных формах данной субстанции есть общее, одинаковое, все ясно и в измерении величины субстанции временем ее действия. Мистический характер результата субстанции порождается самой формой вещи, тем что субстанция получает форму вещи — сущности вещи; измерение величины субстанции трансформируется в величину сущности; субстанциональные отношения приобретают форму субстанциональных отношений между непосредственностями.

Загадочность формы вещи заключается в том, что вещь отражает субстанциональное отношение как отношение непосредственностей, как субстанциональные отношения непосредственностей вещей, которыми вещи обладают в силу своей непосредственности. Н е п о с р е д с т в е н н о с т ь в е щ и в ы с т у п а е т ч у в с т в е н н о-с в е р х ч у в с т в е н н о й, с у щ е с т в е н н о й н е п о с р е д с т в е н н о с т ь ю. С у щ н о с т ь в е щ и п р е д с т а в л я е т с я н е п о с р е д с т в е н н о с у щ е с т в у ю щ е й, а н е с у щ е с т в у ю щ е й к а к е д и н с т в о в е щ е й. Следовательно, сущность вещи кажется совершенно самостоятельной.

Ни первобытный фетишизм, ни религия, ни идеализм не могут существовать без того, чтобы сущность так или иначе не представлялась бы как нечто самостоятельно, непосредственно существующее.

Фетишизм вещи возникает вследствие того, что субстанция, сущность вещей иначе, как опосредованно не воспринимается, сущность вещей проявляется не непосредственно, а в непосредственности вещей, через отншения непосредственностей. Если бы сущность вещей познавалась непосредственно, то не было бы фетишизма вещей. Поэтому субстанциональные, отношения на поверхности представляются тем, что они действительно есть на поверхности, не отношениями вещей непосредственно как отношениями субстанций, а отношениями субстанций как отношениями вещей в качестве непосредственностей.

Вся история познания человечества это, с одной стороны, все большее проникновение в сущность вещей, с другой стороны, раскрытие и объяснение фетишизма вещей. Фетишизм вещей есть гносеологический корень, общий для научных заблуждений, религии и идеализма. Если религия и идеализм есть исторически преходящие формы существования заблуждений, связанные с определенными недостаточно развитыми формами общества, то заблуждения научного познания, все глубже раскрывающего сущность, были, есть и будут. Но исследование закономерностей возникновения и форм заблуждений помогает предвидеть и избегать их в той мере, в какой это возможно в каждом конкретном случае.

Раздвоение вещи на непосредственную вещь и вещь, воплощающую собой сущность, происходит в действительности в предмете тогда, когда отношение между вещами данного типа достаточно распространено и потому сущность вещи имеется как реальная возможность уже до ее отношения к другим вещам этого типа. С этого времени субстанция приобретает действительно двойственный характер: с одной стороны, она есть конкретная форма, с другой стороны, данная субстанция вообще. Видимость данной субстанции вообще в непосредственности вещи объективна. Наука может раскрыть эту видимость, но не устранить ее. Видимость сущности в непосредственности вещи имеет место только на той стадии развития предмета, когда предмет представляет собой совокупность относительно самостоятельных вещей и субстанция предмета проявляется лишь через отношение этих вещей. Если познание ограничивается этой особенной ступенью процесса развития, то отмеченная видимость представляется всеобщей. Так, продукты труда имеют стоимостной характер только в товарном производстве. «Между тем для людей, захваченных отношениями товарного производства, эти специальные особенности последнего — как до, так и после указанного открытая (обнаружения вещной видимости общественного характера труда.—В. В.) — кажутся имеющими всеобщее значение, подобно тому как свойства воздуха — его физическая телесная форма—продолжают существовать, несмотря на то, что наука разложила воздух на его основные элементы»⁶⁶. Научное открытие сущности вещей становится возможным при условии, что совокупность вещей, образующая определенный предмет, достигла полного развития. Необходимость наличия полностью развитой совокупности вещей для познания их сущности диктуется тем обстоятельством, что сущность пробивает дорогу через случайные количественные отношения вещей. Движение внешних количеств, относительных величин сущности маскирует внутреннее количество сущности. Познание внутреннего количества сущности обнаруживает необходимость, которая определяет величину внутреннего количества. Исчезает иллюзорное представление, будто величина сущности порождается исключительно случайными обстоятельствами. Однако сохраняется непосредственная форма сущности. Определение величины стоимости рабочим временем есть «тайна, скрывающаяся под видимым для глаз движением относительных товарных стоимостей. Открытие этой тайны устраняет иллюзию, будто величина стоимости продуктов труда определяется чисто случайно, но оно отнюдь не устраняет вещной формы определения величины стоимости»⁶⁷. Необходима ли упомянутая иллюзия? Да, если познание ограничивается рассмотрением той стадии предмета, на которой сущность проявляется только через относительно самостоятельные вещи. Да, если останавливаются на поверхности этой стадии развития предмета и не проникают в ее сущность. Устранение иллюзии не уничтожает видимость, существующую на рассматриваемой стадии развития процесса.

Какова в данном случае логическая природа иллюзии и объективной видимости? Иллюзия заключается здесь в том, что случайные, постоянно колеблющиеся количественные отношения (меновые стоимости) абсолютизируются, т. е. предполагается существование только таких количественных отношений. А затем последние принимаются в качестве определяющих величину сущности. Или, иначе говоря, случайное, внешнее движение абсолютизируется и с этой точки зрения объясняется внутреннее. Действительное положение переворачивается с ног на голову. Объективная видимость необходимо порождает эту иллюзию, если сознание ограничивается условиями существования объективной видимости и еще не проникло в сущность. Но сама объективная видимость не есть иллюзия. О б ъ е к т и в н а я в и д и м о с т ь е с т ь о б н а р у ж е н и е с у щ н о с т и в е щ и н а п о в е р х н о с т и в ф о р м е с в о е й п р о т и в о п о л о ж н о с т и—н е п о с р е д с т в е н н о с т и. И т а к а я ф о р м а п р о я в л е н и я с у щ н о с т и н е и с ч е з а е т п о с л е т о г о, к а к о н а н а у ч н о п о з н а н а.

Если предмет представляет собой совокупность вещей, то раскрытие его сущности начинается тогда, когда совокупность вещей развилась и идет от развитой совокупности к менее развитой, от результата к процессу, его образовавшему. «Размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще избирает путь, противоположный их действительному развитию. Оно начинается post festum [задним числом], т. е. исходит из готовых результатов процесса развития. ...Таким образом, лишь анализ товарных цен привел к определению величины стоимости, и только общее денежное выражение товаров дало возможность фиксировать их характер как стоимостей»⁶⁸. Причем результат процесса, развитая совокупность веющей, функционирующая достаточно длительно в сравнении с жизнью одного поколения людей, при первом подходе к их изучению представляется неизменной. Первоначально решается задача выяснения содержания — а не исторического изменения результата — развитой совокупности вещей. «Формы, налагающие на продукты труда печать товара и являющиеся поэтому предпосылками товарного обращения, успевают уже приобрести прочность естественных форм общественной жизни, прежде чем люди сделают первую попытку дать себе отчет не в историческом характере этих форм, — последние уже, наоборот, приобрели для них характер непреложности, — а лишь в их содержании»⁶⁹. Между тем завершенная, непосредственно-всеобщая форма проявления, сущности вещей значительно тоньше маскирует абстрактный характер субстанции, нежели простейшая.

Объективная видимость мира вещей данного предмета уничтожается, когда сознание обращается к ступеням развития или к тем формам предмета, которые существуют не как совокупность вещей.

Рассмотрим теперь кратко вслед за К. Марксом эти различные ступени развития предмета. Предмет имеет на всех своих ступенях общую субстанцию. Под предметом в данном случае подразумевается общество, общей субстанцией служит труд.

Излюбленная идея буржуазных экономистов, пишет К. Маркс, робинзонада, рассмотрение изолированного производителя. Представим себе производство Робинзона. Все разнообразные формы трудовой деятельности Робинзона есть различные виды деятельности одного и того же человека. Человеческий труд вообще существует здесь в единичной, индивидуальной форме, различные виды труда (охота, рыбная ловля, приручение диких животных и т. д.) не воплощаются в продукты труда, независимые друг от друга с точки зрения человеческого труда вообще. Все продукты труда есть непосредственно один и тот же человеческий труд, труд одной и той же личности. Продукты труда обособляются друг от друга только по потребительным стоимостям, по своей непосредственной форме, но не как воплощения субстанции, не по сущности. Следовательно, субстанция вообще существует непосредственно как единичность и результаты субстанции обособляются только в непосредственности, а не в их сущности. Поэтому субстанция непосредственно непосредственна, ее продукты не принимают характер вещей, т. е. не обособляются по сущности. Если же они обособлются только по своей непосредственной форме, то можно непосредственно усмотреть, что это результаты одной и той же субстанции. Но когда происходит обособление по сущности, тогда отношение непосредственностей скрывает отношение сущностей. Тогда сущность, опосредованность проявляется через непосредственности как непосредственная опосредованность и опосредованная непосредственность.

В европейском средневековье все люди были зависимы друг от друга. Личная зависимость специфична в данном случае для всех общественных отношений. «Но именно потому, что отношения личной зависимости составляют основу данного общества, труду и продуктам не приходится принимать отличную от их реального бытия фантастическую форму. Они входят в общественный, круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей. Непосредственно общественной формой: труда является здесь его натуральная форма, его особенность, а не его всеобщность, как в обществе, покоящемся на основе товарного производства»⁷⁰. Таким образом, субстанция вообще имеется в качестве единичности, причем наличествует множество единично данных субстанций вообще, не связанных друг с другом. (Ведь экономическая с в я з ь не служит основой средневековых отношений. Основу образует натуральное хозяйство.) Поэтому каждая единичная субстанция вообще существует наряду с другими такими же субстанциями и, следовательно, является особенной субстанцией вообще. Субстанция вообще оказывается рядом субстанционально независимых единичностей. Вследствие чего результаты субстанции различаются лишь по непосредственности, а не по сущности и, значит, не относятся друг к другу как вещи⁷¹.

Далее К. Маркс приводит в качестве примера непосредственно обобществленного труда деревенское патриархальное производство — атавизм первобытной формы обобществления труда. При такой форме труда человеческий труд вообще образуется с о в о к у п н о с т ь ю работ отдельных индивидуумов, составляющих крестьянскую семью. Продукты труда различаются по своей конкретной, полезной форме, но не различаются субстанциально, по сущности, ибо все это есть труд одной и той же семьи как целого. Следовательно, субстанция существует как еще непосредственная совокупность, еще нерасчлененное целое.

«Наконец, представим себе, — пишет К. Маркс, — для разнообразия, союз свободных людей, работающих общими средствами производства и планомерно [selbstbewuât] расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу. Все определения робинзоновского труда повторяются здесь, но в общественном, а не в индивидуальном масштабе»⁷². Здесь субстанция существует не как общее относительно самостоятельных вещей, а происходит «снятие» относительной самостоятельности вещей, отрицание отрицания, «возвращение» к исходному пункту, но как к опосредованному единству субстанции.

Мы проследили в той последовательности, в какой это дается в «Капитале», обращение К. Маркса к ступеням, к формам предмета, в которых исчезает объективная видимость вещей. Из этих примеров вытекает общее представление о развитии предмета (в данном случае общества.)

Действительно. Первоначально субстанция предмета (в данном случае это — труд вообще) существует как еще нерасчленившаяся совокупность, результаты субстанции различаются только по непосредственной форме. (См. характеристику К. Марксом патриархальной формы непосредственно обобществленного труда.)

Затем субстанция расчленяется, но расчленение происходит таким образом, что теряется характер совокупности и субстанция превращается в ряд единичных субстанций. Каждая из единичных субстанций существует наряду с другими единичными субстанциями, являясь особенной субстанцией. Продукты, результаты субстанции по-прежнему различаются только непосредственной формой. (См. характеристику европейского средневековья. Это справедливо и по отношению к рабовладельческому строю.)

Дальнейшее развитие субстанции приводит к тому, что между единичными субстанциями вообще возникает субстанциальная, внутренняя связь, но исключительно через продукты, результаты единичных субстанций. Отныне продукты, результаты субстанции различаются не одной непосредственной формой, но и по сущности. (См. характеристику капиталистического строя.)

Наконец, происходит как бы возвращение к непосредственному единству субстанции, но с сохранением в «снятом» виде внутренних различий в этом единстве, т. е. происходит «возвращение» к исходному пункту. Но единство субстанции есть уже не еще нерасчлененная совокупность, и не совокупность обособленных членов ее, а единство различного, образовавшееся путем «снятия» обособления (см. характеристику К. Марксом коммунистического общества), когда «снимается» обособленность различных видов труда, хотя различие в видах труда остается.

Отсюда следует, что коммунизм может быть понят лишь как отрицание отрицания, где первое отрицание есть возникновение частной собственности, а второе отрицание — уничтожение частной собственности, экспроприация экспроприаторов. Таким образом, познание коммунизма невозможно при отвлечении от исторического процесса его породившего, подобно тому как денежная форма стоимости раскрывается полностью лишь путем ее выведения из простейшей формы стоимости.

Следовательно, существование предмета в форме совокупности вещей есть исторически определенная ступень в развитии предмета вообще.

Далее К. Маркс сжато определяет достижения и недостатки науки, исследовавшей совокупность вещей, обособленных по сущности, и исходившей из признания ее (совокупности) вечности и всеобщности. Имеется в виду классическая, т. е. научная буржуазная политэкономия. Отсутствие исторического подхода было неизбежным на первоначальных этапах изучения той стадии предмета, когда он представляет собой совокупность обособленных по сущности вещей. Отсутствие историзма в исследовании обусловливалось тем, что познание предмета начиналось с осмысления практических интересов; в практике же предмет как совокупность вещей встречался так длительно, что его формы, естественно, вначале представлялись неизменными и всеобщими. В соответствии с темой нашей работы мы обсуждаем только логическую сторону вопроса.

Каковы же успехи и недостатки изучения предмета как совокупности вещей при неисторическом подходе к нему? В какой мере оказалось возможным исследование этого предмета при отсутствии принципа историзма?

Наука сумела обнаружить, хотя и не в полной мере, сущность рассматриваемой совокупности вещей, величину сущности, выявила содержание и в известной мере познала, чем определяется сущность и ее величина⁷³.

В чем недостаточность этого исследования?

В о–п е р в ы х. Ограниченность понимания сущности при указанном подходе заключается, коротко говоря, в том, что четко, последовательно, сознательно не различается конкретная форма субстанции, производящая непосредственность вещей, и субстанция вообще, создающая сущность вещей. Это различие не осознается, фактически же оно имеется, ибо первая сторона субстанции трактуется как качественная, а вторая сторона — как количественная. Отсутствие сознательности различения и наличие лишь фактического различения приводит к непоследовательности проведения различия, к путанице в этом вопросе. Маркс пишет о Д. Рикардо: «...он настолько плохо различает двойственный характер труда, который и представлен двойственно, что на протяжении целой главы «Стоимость и богатство и их отличительные свойства» вынужден возиться с пошлостями такого господина, как Ж. Б. Сэй. В конце концов он с изумлением замечает, что Дестют, хотя и признает вместе с ним труд источником стоимости, тем не менее в своем определении понятия стоимости оказывается в то же время согласным с Сэем»⁷⁴ (который определял стоимость одних товаров через предположенную в качестве данной стоимость другого товара, в этом случае труда).

В о-в т о р ы х. Предшествующая политэкономия «ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержание (содержание стоимости и величина стоимости. — В. В.} принимает такую форму, другими словами—почему труд выражается в стоимости, а продолжительность труда, как его мера, — в величине стоимости продукта труда?»⁷⁵. Следовательно, наука даже не пыталась понять — почему субстанция вообще принимает в своих продуктах, результатах именно форму сущности в е щ е й и величины сущности в е щ е й? В данном случае термин «форма стоимости» употребляется не в значении «форма проявления стоимости». Речь идет об исторической форме, какую принимает труд, когда он имеет своим продуктом, результатом именно стоимость. Таким образом, сущность имеет форму своего проявления и историческую форму, т. е. особенности существования сущности на данной ступени развития предмета. Постановка и решение вопроса об исторической форме сущности неразрывно связаны с принципом историзма. «Форма стоимости продукта труда есть самая абстрактная и в то же время наиболее общая форма буржуазного способа производства, который именно ею характеризуется как особенный тип общественного производства, а вместе с тем характеризуется исторически»⁷⁶. (Кстати, здесь совершенно отчетливо видно, что Маркс все время анализирует товар капиталистического общества.) Если рассматриваемую особенную стадию развития предмета брать в качестве вечной, то от исследователя необходимо скроются особенности формы сущности на данной стадии. В таком случае исторически определенная форма сущности предстанет безразличной и внешней по отношению к природе вещи. Кроме того, представление о безразличии и внешнем отношении исторически определенной формы сущности к природе вещи возникает и тогда, когда качество субстанции вообще не выделяется, а внимание сосредоточивается на анализе ее величины. Маркс различает вульгарную «науку» (в данном случае вульгарную политэкономию) и науку без кавычек (классическую буржуазную политэкономию). Наука изучает внутренние связи предмета. Вульгарная «наука» не покидает сферы внешних кажущихся связей, снова и снова повторяет уже исследованный материал, руководствуясь при этом не задачей изучения предмета самого по себе с точки зрения широкой общественной практики, а пытаясь дать трактовку предмета, приспособленную к тем или иным сугубо частным интересам. Естественно, что результатом познания оказывается весьма огрубленное понимание отдельных явлений предмета. Невидимому, наука не может не начать с обобщения и систематизации той или иной узкой, отдельной практической области. Всякая наука идет от внешних кажущихся зависимостей к внутренним связям. Следовательно, огрубление предмета неизбежно в науке. Но огрубление огрублению рознь. Действительная наука не останавливается исключительно в сфере частных практических интересов, а выходит на столбовую дорогу общественной практики человечества. Истинная наука не погрязает навсегда во внешних, поверхностных зависимостях, а пробивается во внутренние отношения предмета. Наука, заслуживающая этого слова, не повторяет уже изученный материал иначе как в популярных целях. Поэтому в подлинной науке огрубления допустимы лишь постольку, поскольку они неизбежны. Напротив, вульгарная «наука» — и в этом ее специфика — не движется вперед, несмотря на имеющиеся условия более глубокого познания, она закрепляет огрубления там и тогда, где и когда они перестали быть необходимыми с точки зрения закономерного хода познания.

При неисторическом подходе к исследованию исторически определенной стадии развития все предшествующие стадии развития интерпретируются как искусственные, лишь одна рассматриваемая стадия развития полагается естественной. В данном случае отсутствие историзма превращается в субъективизм.

Если наука ограничивается той стадией развития, на которой субстанция существует в совокупности вещей, обособленных по сущности, и рассматривает эту стадию неисторически, то она в той или иной форме находится в плену объективной видимости существенного отношения как отношения непосредственных форм вещей. При названных условиях неизбежно возникают иллюзии. Таковы, например, иллюзии монетарной системы, будто золото по своей природе есть деньги. Или иллюзия физиократов, будто земледельческий труд в силу своей конкретной формы образует земельную ренту.

⁶⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 84.

⁶⁷ К. Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, стр. 85.

⁶⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 85—86.

⁶⁹ Там же.

⁷⁰ К. М а р к с и Ф. Э н ге.л ьс. Соч., т. 23, стр. 87.

⁷¹ Напомним, что в этой работе мы подразумеваем под термином «вещь» непосредственное единство непосредственной формы и сущности, существующее обособленно от других вещей с той же самой сущностью и находящееся в существенном отношении с этими вещами.

⁷² К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т., 23, стр. 88.

⁷³ Рассмотрение ограниченности анализа буржуазной классической политэкономией величины сущности К. Маркс переносит в четвертую книгу своего труда. Поскольку мы стремимся к возможно более точному логическому описанию (и объяснению) хода мысли К. Маркса в «Капитале», то нам представляется целесообразным также вернуться к этому вопросу при анализе четвертой книги «Капитала».

⁷⁴ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 23, стр. 90.

⁷⁵ Там же, стр. 90—91.

⁷⁶ Там же, стр. 91.